Иностранцы
Шрифт:
Собаку похоронили - и той же ночью на воротах кто-то вывел огромными черными буквами:"Предатели Родины сколько вам заплатила ЦРУ?"
Феликс с сыном замазали надпись охрой, на досках буквы сделались почти неразличимы, но Феликс понимал: это лишь начало.
Николаевы перестали выходить на улицу. У Эли было несколько трехлитровых банок муки, она за хлебом больше не бегала - пекла блины. Корова Таня давала молоко, стало быть, имелись в наличии и масло, и сметана - можно было прожить.
Но неожиданно среди ночи
К утру у Николаевых потекли холодильники. Для освещения можно было бы использовать динамомашину над баней, собранную Феликсом еще в областном центре из отходов военного завода, но пропеллер не вращался - сияла тихая морозная ночь.
Феликс утром снова вышел к столбам - кажется, все на них, как должно быть. Хотя снизу толком не разглядеть. Электромонтера вызвать из Малинино? Но Николаевым было известно - единственный телефон, стоящий в доме фельдшера Нины Ивановны, уж месяц как не работает. Сесть на трактор да поехать за ним? Но трактор не завелся, промерз.
Феликс, задрав голову под проводами, стоял и размышлял. Эля дрожала в воротах.
– Это они, они, твои друзья-алкаши.
– Быть не может. Им не долезть до проводов. Кто-то другой подхимичил.
– И Феликс наивно пробормотал.
– За что?!
– За все, - был ответ.
– А сейчас они ждут, что ты потащишься к ним с поклоном... мол, помогите... Конечно, уж бутылкой не обойдешься, слупят не один миллион!..
– Я к ним не пойду, - отрезал Феликс. Он вернулся во двор, решив сколотить длинную лестницу (не снимать же с крыши?). Перебрал все имеющие в наличии доски, жерди и не нашел подходящих крепких слег. Пойти, срубить в тайге пару пихтенок? Передумал, взбежал в мастерскую и, шлепнув себя ладонью по лбу, быстро и ловко смастерил из старых коньков сына и мотка колючей проволоки некое сооружение, которое позволит - он был в этом уверен подняться по столбу к изоляторным чашкам.
– Не смей! Сорвешься!
– запрыгала рядом жена.
– Ты тяжелый!
– Я залезу, - предложил молчаливый Ник и снял с ушей наушники.
– Мне это нетрудно. Dixi. Я сказал.
– Что?! Да вы что?!
– возопила маленькая, обычно хладнокровная женщина и толкнула задумавшегося мужа в плечо.
– Убить его хочешь?! Нет!
Но мальчик уже, сунув в карман проскогубцы, надев толстые кожаные перчатки и повесив на локоть моток проволоки, получив все инструкции от отца, шел за ворота.
Он карабкался по столбу, а Феликс бегал вокруг
Стоя поодаль, на их действия смотрели с ухмылкой сопливые мальчишки из села.
– Па!..
– закричал сверху сын.
– А тут... тут полиэтиленовый пакет! Проволока отмотана и на этот мешок намотана! Вот и нет контакта! Не поленились же!..
Когда через полчаса, старательно улыбаясь (точь в точь как отец или мать), замерзший Ник сполз со столба, Феликс в сенях включил линию - и в доме загорелись лампы, зажурчали холодильники, заговорил телевизор.
Эля подбежала к своему мальчику и, словно после долгой опасной разлуки, стала его тискать, целовать. Сын смущенно оглядывался на отца. Он отделался небольшими царапинами - при спуске колючая проволока завернулась и порезала через джинсы с трико до крови кожу на ноге. Но обнаруженная ранка была тут же заботливой мамочкой обработала при помощи йода и замотана марлей.
Вечером Феликс зарядил ружье холостыми патронами и демонстративно постоял с полчаса на улице, возле ворот.
Но только сели ужинать возле горящего камина, как за окном послышался скрип снега, раздались пьяные, натужные крики:
– И не выйдет, не скажет: простите, мужики! Бежал от прокурора!
– А я-то ему поверил! Как Берии, не отказал в доверии...
Топор дал в руки - мол, бей! А он лыбится!..
– А я душу ему раскрыл - а он в душу наплевал!.. Внучке говорю: вот иностранец... А он такой же иностранец, как ты Пашка - папа римский!
– Кровососы, бля!.. Не видать им покоя на русской земле!
Они свистели на улице, улюлюкали, испускали всевозможные звуки, падали, хохотали... Семья Николаевых включила громко Моцарта - двадцатый фортепианный концент - и пыталась ужинать.
На следующее утро Феликс выглянул за ворота - никаких надписей на заборе не было. Николаевы несколько успокоились.
Прошло еще двое суток.
На рассвете в субботу сын, не постучавшись, вбежал в спальню к родителям:
– Папа, мастерская!..
Френсис вскочил, бросился полуголый к двери, ведущей в рабочее помещение, отворил - оттуда густо повалил дым, что-то трещало и сверкало красным. Эля закричала.
– Не бояться!
– Феликс быстро одевался.
– Сейчас сообразим.
– Горело с дальнего угла - там зияло разбитое окно. Видимо, в него забросили бутылку с бензином. Пламя текло по деревянному полу и кое-где желтые змейки почернели - прихватилось дерево.
Стол с медовокрасноватыми заготовками был охвачен прозрачным пламенем - или это играл отсвет? Пожар начался, судя по всему, не более получаса назад, Николаевы не почуяли дыма лишь потому, что дверь в мастерскую закрывалась плотно, а ночной хиус был как всегда из урочища - запахи относило во двор, к тайге. Если бы жив был Фальстаф, он бы завыл. А корова, возможно, и мычала в стойле, но хлев располагался в дальнем конце двора.