Иноземец
Шрифт:
Еще он думал с беспокойством о ночной тревоге и о том, как меньше часа назад катался с Илисиди и Сенеди по гребню горы, где их могла достать любая винтовка. Тут же ожили воспоминания о той ночи в Шечидане — отдача пистолета в руках, и Чжейго, как в страшном сне, говорит, что на террасе кровь… Как там, снаружи, на газоне — и тоже под дождем…
Пока он доковылял по лестнице до верхнего холла, у него уже дрожали колени. А пока добрался до дверей своих апартаментов, в животе все бурлило, словно это снова была та ночь, словно опять все выходит из-под контроля.
Наконец Тано выдвинулся
Неизвестный атева вторгся на территорию замка ночью, а теперь лежит мертвый на булыжной дороге, и все его планы сорваны. И как-то трудно поверить, будто никто не знает, что это были за планы.
Тано позвонил, вызывая других слуг, и негромким голосом заверил Брена, что скоро будет чай.
— Попросите, чтобы приготовили ванну, — сказал Брен, — если можно.
Он не хотел сейчас иметь дело с Джинаной и Майги, пусть лучше Тано, пусть будут те, о которых точно известно, что это люди Табини, — но побоялся перечить Тано, как будто вопрос о планах его охранников может показаться протестом против их заговора молчания, признаком, что пленник набрался духу взбунтоваться, предупреждением, что его стражам надо быть повнимательнее…
Очередная глупая мысль. Я хочу, чтобы рядом были Банитчи и Чжейго, а Тано ведь уже сказал: мои личные потребности могут оказаться только помехой для расследования, которое проводит Банитчи там, снаружи. Да и не надо мне знать все так подробно, как Банитчи, это ему необходимо пройти по следу под дождем, необходимо задавать вопросы слугам — вроде того, как этот неизвестный попал в замок и не приехал ли он вместе с туристами на автобусе — и проверять, не совершил ли сам Банитчи жуткую ошибку, а убитый был просто каким-то незадачливым туристом, который выбрался со своим фотоаппаратом на газон, чтобы поймать особенный ракурс…
Но ведь пассажиры автобуса хватятся, что одного из них недостает, верно ведь? Ведь может кто-то в одной или другой машине поинтересоваться, почему вон то место пустует, и кто на нем сидел, а правда ли, что все это было матчими, а тот — просто актер, и все это — представление, так сказать, в назидание и поучение зрителям? Разве это не в исторической традиции здесь, в Мальгури, где несчастные происшествия со смертельным исходом случались на каждом шагу?
Джинана и Майги не замедлили явиться на призыв, поторопились принять пайдхи у Тано с рук на руки, отвели в гостиную, к огню — по дороге стащили с него сырое пальто и спросили, как прошел завтрак с вдовой… Как будто никакие туристы сюда не приезжали, как будто ничего особенного не произошло во дворе, а хоть и произошло, то пустяки, не имеющие никакого значения для чьей-нибудь жизни…
А где Алгини? — вдруг вспомнил он. Ну да, я не видел напарника Тано со вчерашнего дня — а кто-то там снаружи лежит мертвый. И прошлой ночью я по сути не видел Алгини — только неразличимые тени, проскользнувшие
Тано не казался обеспокоенным. Только лица атеви не всегда показывают их мысли и чувства, даже если они на самом деле что-то переживают, никогда у них не поймешь толком…
— Включи водогрей, — велел Майги Джинане, а сам завернул Брена в меховую полсть. — Нади, сядьте, пожалуйста, и отогревайтесь. А я помогу вам снять сапоги.
Брен опустился в кресло перед камином, Майги стащил с него сапоги. Брен чувствовал, что руки у него как лед. И ноги вдруг похолодели непонятно почему.
— Там во дворе застрелили кого-то, — сказал он, внезапно охваченный каким-то отчаянно-бесшабашным настроением, пытаясь вызвать Майги на разговор. — Вы об этом знаете?
— Я уверен, там все сделано как надо. — Майги стоял на коленях и энергично растирал ему правую ногу — согревал. — Они — высший класс.
Похоже, Майги имеет в виду Банитчи и Чжейго. Высший класс. Человек убит. Может, на том все кончено и завтра можно будет уехать обратно, туда, где работает компьютер и вовремя прибывает почта.
А тут — электричества все еще нет, туристы приезжают и уезжают и вдова подвергает всех опасности во время утренней верховой прогулки.
Почему Банитчи не передал никакого предупреждения, если Банитчи сам имел сведения, что кто-то чужой гуляет без присмотра на территории, и почему до меня не дошло предупреждение Банитчи относительно туристов?
Но разве Чжейго не говорила что-то вчера — что-то об экскурсиях, — а я не запомнил, черт побери, я думал о другой каше, в которую влез, и ее слова в одно ухо влетели, из другого вылетели?..
Значит, это не их вина. На меня охотились, а я преспокойно расхаживал среди туристов, где еще кого-то могли подстрелить — если бы моя охрана, из соображений тонкости, не сумела как-то прикрыть меня, находясь там…
Ему стало холодно. Майги закутал его в халат, подоткнул со всех сторон в кресле и принес горячего чаю. Брен сидел, вытянув к огню закутанные в халат ноги, а за окном бухал гром, и дождь хлестал по стеклам — на том уровне, где не прикрывала замковая стена. Ветер, разогнавшийся на открытом просторе озера, бил прямо в окно. И дождь стучал так, будто в стекла швыряли мелким гравием. Или град колотил. Брен даже удивился, как стекла все это выдерживают: не усилены ли они чем-то? Или же, учитывая, что окно выходит наружу и кто-то может сюда вскарабкаться, стекла пуленепробиваемые?
Чжейго хотела оградить меня от событий прошлой ночи. Алгини исчез еще до прошлой ночи. И электричество вышло из строя.
Он сидел и снова прокручивал в голове это утро: завтрак, поездку, Илисиди и Сенеди, туристов и Тано, и больше всего — счастливые лица и руки, машущие ему из-за стекол автобуса, как будто все это в телевидении, как будто все — матчими. Я совершил небольшую верховую прогулку по окрестностям, встретился с людьми и попытался убедить их, что меня не нужно бояться, — вроде этих детишек, вроде пожилой пары — и кого-то застрелили прямо у всех на глазах.