Иноземец
Шрифт:
— Но это не бедная провинция. А такое должно случаться время от времени. Что, подобные аварии бывают каждое лето?
— О, бывают иногда. Прошлым летом — два раза.
— А бывает ли, что сюда проникает убийца? Такое случалось?
— Ни в коем случае, нанд' пайдхи. Но сейчас уже все в порядке.
— Он мертв? Они знают, кто это такой?
— Я не знаю, нанд' пайдхи. Они нам не сказали. Я уверен, они пытаются выяснить. Пусть вас не беспокоят такие подробности.
— А по-моему, это совершенно естественно, что меня беспокоят такие подробности, — пробормотал он, опуская глаза в книжку. Но все же нечестно вымещать свое раздражение на Джинане и Майги, которые просто работают
— С бутербродами?
— Думаю, без. Нет, Джинана, спасибо, бутербродов не надо. Я буду сидеть здесь и читать.
На озере имелись корабли-призраки. Один — пассажирское судно, которое все еще заходит в порт зимними ночами — как-то раз даже в порт самого Майдинги — под всеми огнями и пытается взять на борт неосторожных и заслуженно проклятых, но только некий судья-магистрат взошел на борт, лет сто назад, и больше это судно никогда в порту не появлялось.
Была еще рыбачья лодка, эта иногда появлялась в шторм, — однажды, и двадцати лет еще не прошло, она показалась команде траулера, вышедшего на прибрежный лов, — в нем открылась течь и судно тонуло. Вся команда, кроме двоих человек, перешла на борт призрака, только капитан и его сын предпочли остаться на своем поврежденном траулере. Рыбацкая лодка — по словам всех, ее видевших, старая и обветшалая, — уплыла вместе с командой, и никого из этих людей больше никогда не видели.
Кажется, все в этих легендах зависело от неуместного доверия (хотя в атевийском языке нет слова «доверие»): призраки полностью утрачивали силу, если жертвы не верили тому, что видели, или если понимали, что дело оборачивается слишком хорошо, чтобы быть правдой, и отказывались обманывать самих себя…
Банитчи еще не вернулся. Пришли Майги и Джинана спросить, что он хочет на ужин, и рекомендовали блюдо из дичи — какое-то неуловимое холоднокровное животное, которое не вызывало у Брена аппетита, хоть он и знал, что слуги считают его деликатесом. Вместо этого он попросил устриц, и Майги отнесся к этому спокойно, хотя Джинана заметил, что в это время года моллюски не самые лучшие; за ними пошлют в город и, может быть, удастся купить, но пройдет часа два, а то и три, пока их доставят.
— Подожду, это неважно, — сказал Брен и добавил: — можно взять с запасом, чтобы осталось на завтрашний ленч.
— Льда нет, — возразил Джинана извиняющимся тоном.
— Может, в городе найдется.
— Можно поспрашивать, нади. Но большая часть города тоже без электричества, а потому многие жители будут покупать лед для сохранения своих продуктов. Мы разузнаем…
— Нет-нет, нади, пожалуйста. — В самые отчаянные сезоны Брен только и спасался устрицами. — Другим, без сомнения, лед нужнее. И если льда в продаже не осталось — пожалуйста, не надо рисковать с устрицами. Меня вполне устроит, если в замке можно организовать тосты с фруктами и чай. У меня нынешним вечером и аппетита настоящего нет.
— Нади, вам мало будет тостов с чаем. Вы пропустили второй завтрак.
— Джинана-нади, вынужден признаться, для меня сезонное блюдо — слишком тяжелая пища… разная восприимчивость. Мы очень чувствительны к алкалоидам. Может быть, какие-то из них используются при готовке, а мне нужно избегать их — категорически. Если есть какие-нибудь кабиу фрукты или овощи… У вдовствующей айчжи подавали к завтраку великолепные булочки, они мне очень пришлись по вкусу.
— Я непременно скажу повару. И еще… — Лицо Джинаны приобрело самый заговорщицкий вид. — Я так думаю, у нас с прошлого месяца должен был остаться
Копченое мясо. Не в сезон. Благослови их, Господи.
— Мы ведь никогда не знаем, сколько будет гостей, — объяснял Джинана с абсолютно прямодушным видом. — И мы просто в ужасе, если вдруг не хватает.
— Джинана-нади, вы спасаете мне жизнь.
Джинана был очень улыбчив, очень доволен, что нашел решение, и перед уходом поклонился два раза.
После чего Брен посвятил оставшуюся часть дня кораблям-призракам и беспечным капитанам траулеров, которые решались курсировать вблизи берегов Мальгури в шторм. Говорили, что перед бедой звонит колокол.
Но сейчас вместо колокола послышался звук открываемой двери, в гостиной зачавкали мокрые сапоги и в кабинет вошел Банитчи — очень мокрый, очень усталый; вошел и сказал:
— Я поужинаю с вами, нади.
Брен захлопнул книгу и хотел было сказать, что в большинстве случаев люди ждут, пока их пригласят, что ему надоела бесцеремонность и еще больше надоело, черт побери, что его обходят стороной, игнорируют, а если заговаривают, то обращаются с ним, как с капризным ребенком.
— Рад буду иметь компанию, — проговорил он и постарался убедить себя, что действительно рад возможности поговорить с кем-то. — Скажите Джинане, чтобы приготовил второй прибор… Чжейго тоже придет?
— Чжейго в дороге, она едет в Шечидан, — донесся голос Банитчи уже из спальни — он направился в сторону помещений для слуг и ванной комнаты. Она вернется завтра.
Брен даже не спросил, зачем. Не спросил, почему решили отправить самолет в самую грозу (вторую уже с полудня), — вероятно, это был самолет айчжи, который может прилетать и улетать когда угодно. Банитчи исчез в заднем коридоре, и через некоторое время Брен услышал шум воды, напускаемой в ванну. Нагреватель, должно быть, еще включен. А Банитчи-то не пришлось дожидаться, пока согреется вода.
Сам он снова вернулся к призрачным колоколам и беспечным жертвам, к целым экипажам судов, обреченных на прихоти печально известной фортуны Майдинги, которая всегда питалась несчастьями людскими, когда в Мальгури находился айчжи.
Вот об этом говорила книга; и атеви, которые не верили во всемогущих богов, которые считали, что вселенная и ее квази-божественные силы управляются Фортуной и Случаем, бачжи и начжи, верили по крайней мере, что начжи может передаваться от одного лица другому — или верили в такое прежде, пока не стали современными, циничными и просвещенными, пока не поняли, что превосходящая огневая мощь может перераспределить удачу в пользу лиц, совершенно того не заслуживающих.
Он просидел до самого вечера в купальном халате, обнаруживая все новые растертые места в самых интимных областях тела. Он не желал двигаться, а тем более переодеваться к ужину, рассудив, что если Банитчи сам себя пригласил к столу, то Банитчи наверняка сумеет стерпеть его неофициальный наряд.
Сам Банитчи появился в кабинете, одетый в черную рубашку, брюки и сапоги — чуть-чуть более прилично, чем Брен, но лишь чуть-чуть, — без пальто, а с косички на спину еще капала вода.
«Пайдхи-чжи», — сказал Банитчи с поклоном, а Брен сказал: «Выпейте», поскольку баловал себя предобеденной рюмочкой из собственных запасов, гарантированно безопасных. Но у него была с собой бутылка «Димаги», которого он не мог пить без головной боли, а порой и более серьезных последствий, — он допускал, что «Димаги» совершенно великолепен, поскольку это был подарок самого Табини, — вот этого удовольствия он и налил гостю щедрой рукой.