Инсбрукская волчица. Том первый
Шрифт:
А ведь правда! До Рождества осталось всего ничего, а приготовления ещё не начались. Что происходит в нашем доме?
– - Мы с мамой решили, -- продолжал отец, держа маму за руку, -- что ты отлично проведёшь праздники в компании двоюродных сестёр в Граце у тётушки. Там тебе будет повеселее, чем здесь с нами и этой странной девочкой, которая у нас квартирует. Ты ведь хочешь увидеть Тильду и Грету?
– - Хочу, -- пробормотала я.
– - Вот и славно!
– - обрадовался отец, -- решено: в пятницу после уроков я отвезу тебя на станцию
Вот так. Мама писала ей, даже не сказав ничего мне. Как будто я несмышлёный младенец или вообще какая-то домашняя собачка. "Не могли бы вы взять к себе нашу собачку на передержку, а то она нам тут на праздники будет мешать"! Я смотрела на родителей, как на предателей, но они, похоже, этого не замечали. Тётя в восторге! Конечно, тётя Амалия всегда в восторге. Глупая толстая сюсюкающая женщина. Всегда чему-то рада! А чему может умный человек радоваться в этом мрачном мире? С такими тяжёлыми мыслями я провела несколько часов.
А потом вернулась Мила. И я сразу отвлеклась от раздумий о неприятном известии. Мила вела себя странно. С неё слетела её обычная апатия. Она без конца подмигивала мне, хитро поглядывала через плечо и безмерно мне этим надоела.
– - Да в чём дело?
– - спросила я, наконец.
– - Я уж знаю, в чём дело, -- хитро посмеивалась Мила, -- скоро и ты узнаешь.
– - Так скажи, я и узнаю, -- предложила я.
– - Нееет, -- протянула Мила тоненьким голоском, -- со временем узнаешь, не сейчас.
Весь следующий учебный день в школе Мила вела себя так, как будто бы у нас с ней существует какой-то общий важный секрет. Меня это очень раздражало. А когда кто-то из девочек по привычке назвал меня "лысая", Мила закричала, размахивая маленькими смешными кулачками:
– - Не смейте её так называть, слышите! Никто не смеет её так называть!
Одноклассницы только расхохотались. Дальнейшее развитие событий предотвратил приход учителя.
Новое поведение Милы мне нравилось ещё меньше, чем старое. Поэтому я была даже рада, что на Рождество уезжаю в Грац. Мила должна была на время праздников вернуться к себе домой.
Когда отец провожал меня на станции, я была почти довольна. Вместе со мной ехали чемоданы, коробки и свёртки, в которые были упакованы, кроме моих вещей, многочисленные подарки для родни. Мама перед поездкой очень строго поговорила со мной на тему воровства в поездах. Поэтому всю недолгую дорогу я не спускала глаз с моей поклажи и очень боялась, что что-то пропадёт. Я ехала одна в поезде первый раз в жизни.
При виде меня лицо тёти Амалии, которая встретила меня прямо у вагона, сначала по обыкновению довольное и радостное, вытянулось:
– - Что с тобой, детка, -- сочувствующе спросила она, -- ты болеешь? Мама не писала мне о твоей болезни.
– - Нет, всё в порядке, тётя, я здорова.
– - Но ты так изменилась! Что это за стрижка? В вашей гимназии девочек заставляют так стричь волосы? Очень
С первого взгляда тётка поняла то, чего не замечали мои родители долгие месяцы. И я, забыв про свой багаж, который, по словам мамы, могли украсть в любую минуту, уткнулась носом в пухлую тёткину грудь, покрытую бархатной шубкой, и разревелась.
– - Деточка, что с тобой? Тебя кто-то обидел в поезде?
– - растеряно бормотала тётка, одной рукой обнимая меня, а другой роясь в своей безразмерной сумке. Она вытащила маленький, остро пахнущий, расписной флакончик и сунула мне под нос.
– - Нет, тётя, -- всхлипнула я, -- я просто очень рада тебя видеть.
– - Я тоже очень рада тебя видеть, моя дорогая, -- просияла тётушка, -- промокая тут же повлажневшие глаза крохотным батистовым платочком, -- но зачем же так плакать? Надо поговорить с Катриной о твоих нервах.
Рождество в Граце прошло чудесно. Пожалуй, это было последнее по-настоящему радостное воспоминание в моей жизни. Было бы ещё лучше, если бы тётя Амалия не старалась постоянно меня "подкормить". Моя вытянувшаяся фигурка приводила тётку в негодование.
Сначала полагалось съесть домашний обед не менее, чем из семи-восьми блюд. Затем мы с кузинами Тильдой и Гретой одевались и шли гулять. А на обратном пути обязательно заходили в кондитерскую. Дядя Карл был добряк. Он не жалел денег на прихоти жены и дочерей, а сам уже много лет носил один и тот же старомодный сюртук. А его парадная шляпа под воздействием времени из чёрной стала рыжей.
Кондитерская Граца в те годы представляла собой по моему разумению настоящий рай.
Традиционные торты Захер, пропитанные абрикосовым конфитюром и покрытые шоколадом -- большие и маленькие, стояли на ажурных бумажных салфетках на прилавке.
Витрину украшали пирожные с засахаренными фиалками, разложенные в живописном беспорядке вокруг яслей с младенцем Иисусом. Над яслями сияла большая шоколадная звезда в серебристой обёртке из фольги. В центре витрины маленькие солдатики из марципана брали штурмом крепость из белой, жёлтой и шоколадной халвы, украшенную миндалём и арахисом.
Обёрнутые в красную и синюю фольгу конфеты Моцарткугель на палочках торчали из широкой вазы на полке, а из ореховых, лимонных и шоколадных вафель были построены фигурные башни.
Тильда и Грета были своими людьми в кондитерской. Весёлые, раскрасневшиеся от мороза, они вбегали в тесное, пропахшее ванилью, имбирём и корицей помещение и тут же занимали свой любимый маленький столик у окна. Столик был на двоих, поэтому для меня, когда я была с ними, приказчик приносил дополнительный стул. Именно этот стул, которого вообще-то не полагалось за этим маленьким столиком, ещё раз доказывал мне моё подчинённое, временное положение. Вот через несколько дней я уеду, а они также будут гулять, есть апфельштрудель с мороженным в любимой кондитерской, и не вспомнят обо мне.