Инсбрукская волчица. Том первый
Шрифт:
– - Мама с папой не поссорились?
– - спросила я у тётки.
– - Нет, что ты!
– - тётя казалась шокированной моим вопросом, -- я в жизни не встречала такой дружной пары! Твои родители, по-моему, вообще никогда не ссорятся, как тебе только в голову пришла такая странная мысль, детка?
– - Они так мало разговаривали со мной, да и друг с другом в последнее время, -- пробормотала я.
Тётка вздохнула:
– - Я понимаю тебя! Уверяю, если бы ты была моей дочерью, всё было бы по-другому. Но в каждой семье свои порядки. Твои родители очень сдержанные, деловые люди,
Когда на следующий день я пришла в гимназию, Милы опять не было. Я было подумала, что она опять не придёт, но когда прошло уже минут двадцать первого урока, Мила объявилась на пороге.
Вид у неё был опять неряшливый, а глаза смотрели в пол.
На вопрос учительницы, почему она несколько дней отсутствовала, а сегодня опоздала, Мила невнятно пробормотала что-то про отца, которому "было плохо", и за которым нужно было присмотреть.
– - Знаем, что это за "плохо"!
– - Допился!
– - захохотали одноклассницы.
Мила молча проследовала на своё место.
На перемене я, не без злорадства, рассказала Миле про наши домашнее новости.
– - И никаких измен со стороны моего отца нет и никогда не было!
– - триумфально закончила я.
Но известие, казалось, не произвело на Милу никакого впечатления. Ни капельки не смутившись, она спросила:
– - Откуда ты знаешь, что не было? Ребёнок -- сам по себе, а измены -- сами по себе. Откуда ты знаешь, что ребёнок был от твоего отца?
Тут уж я не стерпела. Представить, что отец, которого почти не бывает дома, изменяет матери, я ещё могла. Но представить, что мама изменяет отцу...
– - Отойди от меня, -- мрачно сказала я Миле, -- и не воображай, что мы с тобой какие-то там родственницы. У меня нет с тобой ничего общего!
– - Вот ещё!
– - фыркнула Мила заносчиво, -- фотографию-то смотрела?
С фотографией у меня всё никак не получалось. В первые дни было просто не до неё. Голова была занята вновь открывшимися обстоятельствами. А потом... Я просто физически не могла заставить себя подойти к альбому, найти нужную страницу и внимательнее рассмотреть фотографию. Каждый день, собираясь в гимназию, я думала, что после уроков, обязательно возьму альбом, чтобы убедиться, что на фотографиях в нашем доме и в доме Гранчаров запечатлены совершенно разные люди. Но после уроков я не могла заставить себя сделать задуманное, потому что в глубине сознания жила страшная мысль: а вдруг всё-таки Мила права? Более того, я вообще старалась не заходить в гостиную и не смотреть в сторону семейных альбомов, хотя раньше очень любила рассматривать фотографии.
Казалось бы, что проще -- попросить мать посмотреть со мной альбом, дойти до заветной фотографии и спросить: "Мама, а кто это?" Но я боялась, и постоянно откладывала неприятное дело на завтра. А Мила всё больше убеждалась, что мы не только одноклассницы, которые волею судьбы и классной дамы оказались за одной партой, но и близкие родственницы. С течением дней это родство в её воображении становилось всё ближе и ближе. Меня передёргивало от её подмигиваний, намёков, странных ужимок, с помощью
К счастью, Мила ни слова не говорила о предполагаемом родстве в классе. Намёками и подмигиваниями всё и ограничивалось. Многие девочки заметили перемену в её поведении, но к тому времени всем уже надоело дразнить Милу, поэтому одноклассницы только стучали пальцем по виску, показывая друг другу, что у Милы не всё в порядке с головой.
Дома у нас постепенно всё пришло в прежний порядок. Видимо, тётя Амалия перед отъездом всё-таки поговорила обо мне с матерью, потому что она вскоре спросила:
– - А какие у вас отношения в классе между девочками? Вы дружите?
– - Да, конечно, дружим, -- ответила я.
– - А вот мне кажется, что у тебя не слишком много подруг. Почему они никогда не заходят к тебе в гости? Кроме Милы, я вообще никого не видела...
– - Нам задают слишком много уроков, -- ответила я. Тон матери -- строгий и подозрительный, мне не нравился. Он не вызывал на откровенность, наоборот -- заставлял полностью закрыться.
– - Ты пойми, продолжала мать, ничего не бывает без причины. Как ты будешь общаться с людьми, такое же отношение будет и к тебе. Это и в Библии...
Я прервала:
– - А если всё-таки какую-то девочку обижают без причины? Если причины никакой нет, а плохое отношение есть?
– - Надеюсь, эта девочка не ты?
– - спросила мать немного свысока.
– - Нет, конечно, -- пробормотала я, отвернувшись и покраснев - не умела я ещё искусно врать.
– - Я повторюсь: ничего не бывает без причины. Если девочку обижают, значит, она до этого обидела кого-то, или не смогла правильно себя поставить в классе. Ты, как подруга должна ей помочь или обратиться к классной даме, которая знает, что делать в таких случаях.
Да... Знала бы моя мама, что наша классная дама только поощряет издевательство...
Полностью физически оправившись от своего несчастья, мать стала ещё строже, и деловитей. Она почти перестала улыбаться, отдыхать, развлекаться. С утра её ждало множество дел и по дому, и по её женским комитетам. Я видела её не многим чаще, чем отца, который тоже очень много работал и часто приходил домой, когда я уже спала. Жизнь моей матери проходила под девизом "Так надо". Она никогда не делала что-то, что хочется, только то, что необходимо.
Я часто думала, что значит выражение "не смогла себя правильно поставить в классе". Я не смогла себя правильно поставить? Где и когда мной допущена та ошибка, после которой я стала "шайбой", "лысой", а моё настоящее имя все как будто забыли? За зиму у меня у меня отрасли чудесные вьющиеся каштановые волосы, но прозвище "лысая" осталось.
И всё у меня выходило, что виновата Мила. Если бы не она... Если бы её вообще не было... Я мечтала перед сном о другом мире, где я прихожу в первый день в гимназию, а никакой Милы нет. Я дружу с другими девочками, мы ходим друг к другу в гости, у меня длинная толстая коса, в которой никогда не было никаких вшей, и меня никто не дразнит "лысой" и "шайбой". И, тем более, "блохастой".