Инсектариум

Мамочева Юлия

* * *

Счастье было мне завещано дедом и вложено в старую книгу (полную и вольную волнами!) — где гордые, покинувшие высь и покой, кокосы плывут в свою вечность.

Переводы

Сонет 15

Pablo Neruda

SONETO 15

Me gustas cuando callas porque estas como ausente, y me oyes desde lejos, y mi voz no te toca. Parece que los ojos se te hubieran volado y parece que un beso te cerrara la boca. Como todas las cosas estan llenas de mi alma emerges de las cosas, llena del alma mia. Mariposa de sueno, te pareces a mi alma, y te pareces a la palabra melancolia. Me gustas cuando callas y estas como distante. Y estas como quejandote, mariposa en arrullo. Y me oyes desde lejos, y mi voz no te alcanza: dejame que me calle con el silencio tuyo. Dejame que te hable tambien con tu silencio claro como una lampara, simple como un anillo. Eres como la noche, callada y constelada. Tu silencio es de estrella, tan lejano y sencillo. Me gustas cuando callas porque estas como ausente. Distante y dolorosa como si hubieras muerto. Una palabra entonces, una sonrisa bastan. Y estoy alegre, alegre de que no sea cierto.

СОНЕТ 15

(Пабло Неруда) перевод с испанского языка Люблю, когда молчишь, как будто исчезая, И далью смотришь, голосом горячим Не ласкана моим. Твой взор полётом льётся, В плен поцелуем рот румяный схвачен. Как

всё, моим наполненное духом, Ты здесь, моей душой полна до краю. А я тебя ловлю в созвучьях грусти И бабочке из сна уподобляю. Люблю, когда молчишь, как будто из далёка, В круженье бабочки топя печаль юдоли. Ты там, где голос мой тебя не тронет; Дай мне молчать с твоею тишью боли. Позволь мне говорить с твоим бессловьем, Лампадно-чистым в совершенстве круга. Ты словно ночь — тиха и синезвёздна. Молчишь звездой, как дочерь неба-луга. Люблю, когда молчишь, как будто исчезая, Болезно-далека за смертной дверью. Довольно слова одного, улыбки хватит — Положит счастие конец неверью.

O vento do esp'irito

Teixeira de Pascoaes Senti passar um vento misterioso, Num torvelinho c'osmico e profundo. E me levou nos bracos; e ansioso Eu fui; e vi o Esp'irito do Mundo. Todas as cousas ermas, que irradiam Como um nocturno olhar inconsciente, Luz de l'agrima extinta, n~ao sentiam A tr'agica rajada, que somente Meu corac~ao crispava! 'O vento a'ereo! Vento de Exaltac~ao e Profecia! Vento que sopra, em ondas de mist'erio, E tanto me perturba e extasia! Estranho vento, em f'uria, sem tocar Na mais tenrinha flor! E assim agita Todo o meu ser, em chamas, a exalar Luz de Deus, luz de amor, luz infinita! Vento que s'o encontras resist^encia Numa invis'ivel sombra… Um arvoredo, Ou bruta pedra, 'ecomo vaga ess^ecia; E, para ti, eu sou como um penedo. E na minha alma aflita, 'odoido vento, Bates, de noite; e um burburinho forte A envolve, arrasta e leva, num momento; E vai de vida em vida e morte em morte.

Ветер мира

(Тейшейра Пашкоайш) перевод с португальского языка Я ощутил дыханье урагана Из чрева межкосмической спирали. Меня он охватил; но шёл я рьяно; И Духи Мира предо мной предстали. Все одиночества, что излучают, будто Ночная темень взором безотчетно, — Свеченье слёз — не знали почему-то, Не чуяли тех скорбных бурь, охотно Моё лишь сердце мучивших! О Ветер! Пророческая вьюга возбужденья! Ты, дующий загадочно, в ответе За мой восторг и за моё смятенье! Ты исступлённо нежишь без касанья Бутон сладчайший! Ветром я повенчан Всей сущностью пролить огонь сиянья, Свет Бога и любви, который вечен! Встречаешь ты порыв с тобой бороться В тени слепой лишь… И лесных чащобин, И камня грубого — волною воля гнется, А я утёсу для тебя подобен. В горюющей душе, пурга шальная, Ты бьешься ночью; шум идет на прибыль: Влечет её, уносит, пеленая, Из жизни в жизнь, из гибели в погибель. Vento que me levou, nem sei por onde; Mas sei que fui; e, ao p'e de mim, bem perto, Vi, face a face, a n'evoa a arder que esconde O fantasma de Deus, sobre o deserto! E aquele grande vento transtornou Minha exist^encia calma; e dor antiga Meu rude e fr'agil corpo trespassou, Como a chuva uns andrajos de mendiga. E fui num grande vento; e fui; e vi; Vi a Sombra de Deus. E, alvoracado, Deitei-me `aquela sombra, e, em mim, senti A terra em flor e o c'eu todo estrelado. Куда — не знаю — был тобой влеком я, Но знаю: шёл, ногами; предо мною Кипел туман, пылающие комья Скрывали призрак Бога над землею. Того сломало урагана соло Мой быт спокойный; старое страданье Плоть грубую и тленную вспороло, Как нищенское ливень одеянье. Я шёл в ветру, когда прозрел в дороге, Увидел Божью Тень. Прилёг тогда я. И зацвели в душевном во чертоге Моем — земля и небеса без края.

Die Lorelei

Heinrich Heine Ich weiss nicht, was soll es bedeuten, Dass ich so traurig bin, Ein M"archen aus uralten Zeiten, Das kommt mir nicht aus dem Sinn. Die Luft ist k"uhl und es dunkelt, Und ruhig fliesst der Rhein; Der Gipfel des Berges funkelt, Im Abendsonnenschein. Die sch"onste Jungfrau sitzet Dort oben wunderbar, Ihr gold'nes Geschmeide blitzet, Sie k"amt ihr goldenes Haar, Sie k"amt es mit goldenem Kamme, Und singt ein Lied dabei; Das hat eine wundersame, Gewalt'ge Melodei. Den Schiffer im kleinen Schiffe, Ergreift es mit wildem Weh; Er schaut nicht die Felsenriffe, Er schaut nur hinauf in die H"oh. Ich glaube, die Wellen verschlingen Am Ende Schiffer und Kahn, Und das hat mit ihrem Singen, Die Lorelei getan.

Лорелей

(Генрих Гейне) перевод с немецкого языка Мне ль ведать, что стало со мною, И горем каким пленён; Я брежу легендой одною, Пропитанной соком времён. Небо свежо, вечереет, И Рейна поток нескор; Закатное солнце греет Головы гордых гор. Там примостилась девица — Крут и высок утёс. Убор у нее золотится, Чешет дева злато волос. Боронит гребешком золоченым И тихо притом поёт — О счастии, обреченном Сыскаться под плотью вод. Гребец не избег опалы: На сердце — тоски гроза. Глядит он — да всё не на скалы, Глядит — высоте в глаза! Сойдется волна воедино, Лодчонка укроется в ней… Так песней своей лебединой Вымолила Лорелей.

Der Handschuch

Friedrich Schiller Vor seinem L"owengarten, Das Kampfspiel zu erwarten, Sass K"onig Franz, Und um ihn die Grossen der Krone, Und rings auf hohem Balkone Die Damen in sch"onem Kranz. Und wie er winkt mit dem Finger, Auftut sich der weite Zwinger, Und hinein mit bed"achtigem Schritt Ein L"owe tritt Und sieht sich stumm Ringsum Mit langem G"ahnen Und sch"uttelt die M"ahnen Und streckt die Glieder Und legt sich nieder. Und der K"onig winkt wieder, Da "offnet sich behend Ein zweites Tor, Daraus rennt Mit wildem Sprunge Ein Tiger hervor. Wie der den L"owen erschaut, Br"ullt er laut, Schl"agt mit dem Schweif Einen furchtbaren Reif

Перчатка

(Фридрих фон Шиллер)

перевод с немецкого языка Пред львиною ареной, До зрелища — надменный, Воссел Франциск. Величье искрит по короне, А вкруг короля — на балконе — Сплошь дамских венцов изыск. По знаку высокой десницы Распахнуто чрево темницы… Медленьем скрывая гнев, Выходит лев. Таращится жадно в порыве немом — Кругом, Зевнув лениво. И водит гривой, И тянет спину, Ложась по чину. Повторяется

вновь картина: Король зовёт, теперь Раскрыла рот Вторая дверь… Был тигра дик На волю полёт. Исходит, львиной мощью поражен, Рычаньем он. Бьёт истово хвостом, Горит живьём — Und recket die Zunge, Und im Kreise scheu Umgeht er den Leu, Grimmig schnurrend, Drauf streckt er sich murrend Zur Seite nieder. Und der K"onig winkt wieder, Da speit das doppelt ge"offnete Haus Zwei Leoparden auf einmal aus, Die st"urzen mit mutiger Kampfbegier Auf das Tigertier; Das packt sie mit seinen grimmigen Tatzen, Und der Leu mit Gebr"ull Richtet sich auf, da wirds still; Und herum im Kreis, Von Mordsucht heiss, Lagern sich die greulichen Katzen. Da f"allt von des Altans Rand Ein Handschuh von sch"oner Hand Zwischen den Tiger und den Leun Mitten hinein. Und zu Ritter Delorges, spottenderweis, Wendet sich Fr"aulein Kunigund: «Herr Ritter, ist Eure Lieb so heiss Wie Ihr mirs schw"ot zu jeder Stund, Ei, so hebt mir den Handschuh auf!» Und der Ritter, in schnellem Lauf, Steigt hinab in den furchtbaren Zwinger Mit festem Schritte, Und aus der Ungeheuer Mitte От ужаса… Его язык Тигриный пляшет одиноко, Сверкает око, А зверь обходит льва. И, то свершив едва, Ложится рядом. Командуя парадом, Король опять зовет, и тут Двух леопардов видит люд. Они рванули к тигру парой злой, Метнулись в бой; Но мстит сурово лапа удалая Его, а лев пугающе гремит, Призвав врагов принять смиренный вид; Дерзнувшие легли за другом друг, И вот образовали жуткий круг Четыре кошки, жертву ожидая. С балкона вдруг перчатка сорвалась Руки прелестной; бабочкой крутясь, Она слетела вниз и меж зверей Легла красой своей. Насмешливо на рыцаря Делоржа Хозяйка всей души его глядит: «Слова любви на правду не похожи, Коль говоривший их — не возвратит Мне сей же миг моей перчатки милой!..» И рыцарь храбрый быстролётной силой Спустился тотчас в дьявольский зверинец — Да шагом твёрдым; И близкую к оскалившимся мордам Nimmt er den Handschuh mit keckem Finger. Und mit Erstaunen und mit Grauen Sehns die Ritter und Edelfrauen, Und gelassen bringt er den Handschuh zur"uk. Da schallt ihm sein Lob aus jedem Munde, Aber mit z"atlichem Liebesblick — Er verheiss ihm sein nahes Gl"uk — Empf"agt ihn Fr"alein Kunigunde. Und er wirft ihr den Handschuh ins Gesicht: «Den Dank, Dame, begehr ich nicht!» Und verl"ass sie zur selben Stunde. Перчатку подхватил его мизинец. И изумлённо храбреца — из ямы Встречают нынче рыцари и дамы; Бесстрастно возвращает он трофей. Уста дворян сочатся похвалою. И с ласковой улыбкой на лице, Удачу обещающей в конце, Девица обращается к герою. Но благодарность не нужна ему — Швырнул перчатку даме посему, Оставив деву в тот же час — чужою.

Christmas at sea

Robert Louis Stevenson The sheets were frozen hard, and they cut the naked hand; The decks were like a slide, where a seaman scarce could stand; The wind was a nor'wester, blowing squally off the sea; And cliffs and spouting breakers were the only things a-lee. They heard the surf a-roaring before the break of day; But twas only with the peep of light we saw how ill we lay. We tumbled every hand on deck instanter, with a shout, And we gave her the maintops'l, and stood by to go about. All day we tacked and tacked between the South Head and the North; All day we hauled the frozen sheets, and got no further forth; All day as cold as charity, in bitter pain and dread, For very life and nature we tacked from head to head. We gave the South a wider berth, for there the tide-race roared; But every tack we made we brought the North Head close aboard: So's we saw the cliffs and houses, and the breakers running high, And the coastguard in his garden, with his glass against his eye. The frost was on the village roofs as white as ocean foam; The good red fires were burning bright in every «longshore home»; The windows sparkled clear, and the chimneys volleyed out; And I vow we sniffed the victuals as the vessel went about. The bells upon the church were rung with a mighty jovial cheer; For it's just that I should tell you how (of all days in the year) This day of our adversity was bless`e Christmas morn, And the house above the coastguard's was the house where I was born.

Рождество в море

(Роберт Льюис Стивенсон) перевод с английского языка Изрезал в кровь ладони — насквозь промерзший шкот, На палубах не встанешь: проклятый гололёд, Норд-Вест гудел сурово и с моря задувал, И видел взор лишь бурю волн, а также пики скал. Еще в огне закатном — гудел прибоя гам; Но ужас положенья к утру открылся нам. Мы за канат цеплялись, не опускали рук, И вскоре топсель подняли в надежде сделать крюк. Меж мысами весь день нас мотало взад-вперед, Меж Северным и Южным — калечил руки шкот, Весь день — насквозь промерзнув, терпя и боль, и страх, Меж мысами мотались мы тщетно на волнах. Страшил нас грозный Южный обильем острых скал, Мы прочь рвались — но из-под вод мыс Северный всплывал! А с ним — утесы и дома, и волны на бегу, Смотритель с длинною трубой на самом берегу. Цвет крыш — что пена с буйных волн: от снега все бело… Трещало пламя в очагах, даря домам тепло Сияли окна, дым из труб, кудрявясь, выходил, И слышали мы дух стряпни, уже лишаясь сил. Колокола церковные на весь звонили свет Поскольку, правду вам скажу, что время наших бед Совпало с самым светлым днем — христовым Рождеством, А дом, что за смотрительским, — то был мой отчий дом. O well I saw the pleasant room, the pleasant faces there, My mother's silver spectacles, my father's silver hair; And well I saw the firelight, like a flight of homely elves, Go dancing round the china-plates that stand upon the shelves. And well I knew the talk they had, the talk that was of me, Of the shadow on the household and the son that went to sea; And O the wicked fool I seemed, in every kind of way, To be here and hauling frozen ropes on bless`e Christmas Day. They lit the high sea-light, and the dark began to fall. «All hands to loose topgallant sails», I heard the captain call. «By the Lord, she'll never stand it», our first mate, Jackson, cried. …«It's the one way or the other, Mr. Jackson», he replied. She staggered to her bearings, but the sails were new and good, And the ship smelt up to windward just as though she understood. As the winter's day was ending, in the entry of the night, We cleared the weary headland, and passed below the light. And they heaved a mighty breath, every soul on board but me, As they saw her nose again pointing handsome out to sea; But all that I could think of, in the darkness and the cold, Was just that I was leaving home and my folks were growing old. И вот родная комната, и два родных лица, Очки старушки-матери и седина отца. Камин мерцал, потрескивал — ласкал сыновний глаз, А на фарфоре, что в шкафу, пускались искры в пляс. Я знал о чем их разговор, и был он обо мне, О сыне, что ушел в моря и бился на волне, Каким же видел я себя в тот горький час глупцом, Что в море Рождество встречал, оставив отчий дом! Маяк вдали забрезжил чуть и свет рассеял тьму Отдал команду капитан. Наперекор ему «Мой сэр, не выдержит! Назад!» — помощник закричал. «А это неизвестно, Джексон», — тот в ответ сказал. Корабль накренился вдруг, но снасть была крепка, И с ветром взмыл в пролив, того не осознав пока. Теперь дню зимнему конец, уж на подходе ночь, Спешим, пройдя под маяком, мы из залива прочь. Решились с облегчением друзья мои вздохнуть, Взглянув на корабельный нос, что в море целил путь, И лишь меня терзала боль сквозь леденящий срам О доме, и о тех, кого стареть я бросил там.