Интернат
Шрифт:
Проскочила математика с новой темой – непонятной, потому что были непонятные предыдущие (а по ней, между прочим, когда-то будут экзамены). Протягомотился русский язык (кому он нужен, Денис писателем становиться не собирается). Проползла литература (вот уж вовсе бесполезный предмет!).
Обед. Денис воспрял духом, не ясно сознавая, почему. Заметил толстую девичью косу, разделяющую спину надвое, и едва скрыл половину волнения.
– Ты чего такой? – спросил его черноволосый Игорь Вострокнутов.
– Какой тебе
– Странный…
Догадался, зыркнул по сторонам, придвинулся:
– «Дурь» где-то надыбал?
– Спятил, – убеждённо ответил на это Денис. – Какая в банку дурь?!
– Тебе виднее, – заговорщицки прошептал Игорь.
А Миша Букашечкин солидно одёрнул приставалу:
– Отойди от него. А то шандарахнет, золу от тебя собирать придётся.
– Отчего это он меня шандарахнет? – ощетинился Игорь. – Я ему ничё не сделал.
– От влюблённости, балбес, – ласково сказал Миша.
Игорь разинул рот, а Денис покраснел и шандарахнул и Игоря, и Мишку, чтоб не болтали всякую чушь. Разозлился так, что сел со своим подносом спиной к девчачьему столу и молниеносно слопал свою порцию, не заметив вкуса.
Злобно глядя прямо перед собой, размашисто шагая, он отнёс поднос с грязной посудой на конвейер и, сунув руки в карманы, продефилировал по столовке до дверей с видом полного равнодушия, но стиснув до боли зубы.
В переходе между зданиями он столкнулся с Михаилом Натановичам и пробормотал «Здрасьте». Галайда было начал:
– Денис, я тебе что сказать хотел…
Но тот не остановился, чувствуя, как горят щёки, и боясь сорваться и нагрубить. А хуже того – расплакаться.
В классе он достал из пакета учебник истории и открыл его где-то в середине. Капец, теперь насмешек не оберёшься…
Вдруг перед ним всплыло ясное лицо Серафима. Он словно хотел сказать что-то, но хотел, чтобы Денис догадался сам. Эх, был бы он сейчас рядом! Нипочём были бы насмешки!
Но, в конце концов, Денис устал слыть за слабака. Он сам не постоит за себя? Да запросто постоит! Недаром ведь Серафим был в его жизни. И есть. Даже если не рядом, а где-то в других мирах.
И когда в класс стали возвращаться мальчишки, Денис встретил их с поднятой головой.
Щучик подсел к нему, брякнул:
– Enter, ты чё, правда, втюрился?
Денис спокойно выдержал его любопытный взгляд и с достоинством ответил:
– Во-первых, не втюрился, а влюбился. А во-вторых, тебе завидно? Так сам влюбись. А не имеешь такого таланта, так замолкни и кулак грызи.
Улыбнулся широко и, не моргая, впился глазами в глаза Щучика. Тот долго не продержался, отвернулся, пробурчав:
– Да ладно, ладно, чего взъелся. Я шутканул. Влюбляйся себе, сколько влезет. Я-то чё, против, чё ли?
Денис со спокойным достоинством пожал плечами.
Прозвенел оглушительный звонок. Мальчишки расселись по местам и выжидательно
Она отворилась и впустила Пугу и странного мужчину с длинными чёрными волосами, схваченными в «конский хвост», с небольшой густой бородой, одетого в строгий деловой костюм – тоже чёрного цвета.
Странный в этом бородаче был и его взгляд – синий, ясный и… добрый. Такой добрый, что его хотелось пить. Такой, будто он заранее полюбил будущих своих учеников, и теперь дарит любовь не за успехи в предмете, а просто так. Будто он не учитель, а отец всем мальчишкам в классе.
Он смотрел и чуть улыбался. У мальчишек сами собой пооткрывались рты.
– Чё за фрукт? – громко прошептал кто-то.
На «фрукта» бородач не обиделся, чуть заметно улыбнулся. Пугинский прищурился на нахала, но вслух его не отметил.
– Представляю вам нового учителя истории, – металлическим голосом, не здороваясь, сказал Георгий Николаевич. – Григорий Сергеевич Небесный.
И, не прощаясь, удалился.
– Вот так фамилия! – не удержался один из учеников, Сергей Деньгин.
Небесный весело кивнул.
– Сам переживаю, – откликнулся он охотно. – И что за фамилия? О чём? То ли, что в облаках витаю, о небывалом фантазирую, то ли мыслью к Богу устремляюсь.
Мальчишки понимающе переглянулись.
– Так вы поп? – догадался Игорь Вострокнутов.
– Поп. А что, у вас попов не жалуют? – улыбнулся Небесный.
– Да ничё, привыкли уже, – успокоил Игорь, и все хихикнули.
– Привыкли? – переспросил Григорий Сергеевич.
– Ага, – встрял Певунец. – У нас тут пацан был, тоже в Бога верил. Молился, просился в церковь сходить. А только Кедраша не пустили, и молиться не давали. Так он втихаря.
– А потом его чуть не убили, – зло добавил Денис. – Еле вон Галайда в больницу переправил. Знаете, нет? Серафим Кедринский зовут.
Григорий Сергеевич внимательно посмотрел на него.
– Жив Серафим, не волнуйтесь, – сказал он негромко. – И здоров. В семью вернулся. Всем вам привет передаёт. Говорит, молится о вас Богу, чтобы и вы дом поскорей увидели.
– И чё, неужто сбудется? – скептически хмыкнул Гарюха.
– Тебя как зовут?
– Ну… Гарюха.
– Как?
Гарюха хмыкнул и неохотно ответил:
– Егор Бунимович.
– А почему ж тебя Гарюхой называют?
– Нипочему. Кот Базилио прозвал, а имена у нас только в документах, – вызывающе ответил Гарюха.
– Понятно… А можно звать тебя не Гарюхой, а Егором? Я, честно сказать, не знаю, что это такое – Гарюха, – попросил отец Григорий. – Всё ж-таки – имя-то у тебя, как моя фамилия.
– Какая? – помимо воли вылетело из Гарюхи.
– Небесная.
– Чего это небесная-то? Фигня это, – ощетинился Гарюха.
– Погоди ты! Интересно же, почему небесная, – загорелся Певунец.