Интерпретаторы
Шрифт:
Лазарь слушал с раскрытым ртом.
— Вы ошибаетесь. В этом юноше Дух Святой.
— Я не люблю отступничества, — сказал Эгбо. — У него гладкое медное лицо отступника.
— Что это еще за дикая мысль? — возмутился Банделе.
— Я согласен с Эгбо, — сказал Кола. — Я написал бы его как Христа.
— Ты хочешь сказать, Иуду, — поправила Дехайнва.
— Нет, Христа-Отступника.
— Погоди. Договаривай до конца.
— Ни к чему, — возразил Эгбо. — Кола только ищет слова. Но хочет сказать не то же, что я. Когда я говорю отступник,
— А я Христа. Таким бы я хотел написать Ноя.
— Не могли бы вы подождать со своим кощунством, пока мы уедем отсюда?
— Ты что, на старости лет решил стать лицемером? С каких пор?
— Не в том дело, — сказал Банделе. — Зачем это все говорить при Лазаре?
Лазарь, смотревший все время в дверь церкви, повернулся к ним и сказал:
— Прошу вас, не думайте, будто я против откровенности. В конце концов, каждый приходит к Богу неверующим. Наш долг показать ему свет.
Еще один апостол выбежал из церкви и начал настоятельно звать Лазаря.
— Я сейчас вернусь. Надо помочь одержимой. — И он скрылся за дверью.
— Я согласен с Банделе, — сказал Саго. — Нам следовало бы подождать, когда он уйдет.
— А я не люблю отступников, — повторил Эгбо.
— Я сам не люблю, ну и что? Я видел, как люди на Оингбо преследовали мальчишку, но и тогда он не был столь жалким, как теперь. В руках Лазаря он стал куском сырой глины.
— Поедем домой, — попросила Дехайнва, — Мне тут не по себе.
— М-да, не знаю, что нужно Лазарю, но мой редактор с радостью предоставит центральный разворот в воскресном издании материалу о необычном пророке.
— И это все? — взглянул на него Банделе.
— Что значит все?
— Ничего, не важно.
— Нет-нет, продолжай. Что у тебя на уме?
— Ничего.
— Кола, почему бы тебе и впрямь не написать его? Тогда бы я вставил снимок с картины в полосу... Не знаю, как бы я это обыграл, — я пока что только прикидываю.
Кола покачал головой.
— Нет. Я бы написал его не на кресте и вообще без бутафории. Я увидел в нем Эсумаре. Посредника. Обетование, ложное обетование, обетование отступника. Я подумал об этом, когда Лазарь окрестил его Ноем. У него чистота цветной фотографии.
— Да-да, — пробормотал Эгбо, — и такая же пустопорожность.
В голосе Банделе звучала насмешка:
— Саго собрал материал. Кола заполнил еще одну божественную пустоту на холсте, а что ты извлек из этого, Эгбо?
— Что ты сам извлек из этого? — возмутился Эгбо.
— Знание нового поколения истолкователей.
Саго взорвался:
— Брось свое идиотское самомнение. От него и святой взбесится.
— Осторожней. Просто будь осторожней. Когда создаешь свой собственный миф, не распространяй чужой, он может оказаться опаснее твоего.
— Так чья же теперь очередь?
— Лазаря. Не навязывай людям его миф.
— А что тут такого?
— Видишь ли, ты даже ничего не пытался узнать. Он ведь позвал тебя. Ты не подумал зачем? Или ты поверил, что речь идет лишь о строительстве
— А что еще ему надо? Он хочет рекламы. Все местные пророки хотят рекламы. Это неплохой бизнес.
Банделе покачал головой.
— Я видел его лицо, когда Банделе сказал, что хотел бы написать Ноя в виде Христа.
— Я тоже видел, — согласился Саго. — Но почему бы и нет? Если он хочет творить царей, а не сам садиться на трон, это делает честь его интеллекту. Я говорю тебе, для меня он все интереснее и интереснее.
— Саго, поехали!..
— Не перебивай меня, женщина... погоди. Знаешь, я, пожалуй, готов поручиться, что все эти так называемое апостолы — бывшие каторжники или что-нибудь вроде, с самого дна.
— У тебя опять в мозгах завихрение.
— Нисколько. Лазарь и его «воскресение». Основывает церковь, обращает воров в апостолов и спокойно ждет второго пришествия... м-да, невероятно, но все же... черт возьми, он меня заинтриговал.
— Как кроссворд. Или детектив.
— Банделе, прошу тебя, не огрызайся. Человек хочет как-то мною воспользоваться; я же сам зарабатываю тем, что пользуюсь помощью других. Дело растянется на несколько недель. По статье на каждого апостола и большая статья о нем самом. Золотая жила.
— А что ты будешь делать с его рассказом о собственной смерти?
— Ты поверил ему? Поверил?
Банделе задумался.
— Не важно, поверил я ему или нет. По крайней мере, ясно одно: этот человек пережил какой-то кризис. Если он решил истолковать его так, что это внесло некий смысл в жизни людей, то кто ты такой, чтобы отмахиваться, цинично раздирать его опыт на части в грязной газете, и зачем Кола...
— Меня не трогай! Не знаю, какая муха тебя укусила, но меня ты не трогай. Черт побери, что с тобой происходит, Банделе? Ты стал невыносимо придирчивым и надоедливым.
Банделе, казалось, скрылся в норке и, как неосторожный муравей, пошевеливал высунувшимися усиками. Наконец, он сказал:
— Никто из вас не задумывается, какие страдания он может причинить.
— Я знал, что мне надо сюда приехать, — сказал Кола. — Недоставало звена, и я его нашел. Если бы можно было сейчас в ракете перенестись с Ноем в мою мастерскую!
— Ты хочешь сказать, что «Пантеон» теперь закончен? — спросил Эгбо.
— Когда я увидел Ноя, я понял, что сегодня же должен забрать его с собой.
— Как ты это себе представляешь?
— Лазарь не будет возражать, если я скажу ему, что хочу написать новообращенного и подарить картину церкви. Я справлюсь с работой лучше, чем плотницкая жена.
— Но ему же придется что-то давать, — сказал Эгбо.
— Я могу написать нечто приемлемое для Лазаря за полчаса.
— А если Банделе прав, и Лазарь потребует, чтобы ты изобразил его на кресте?
— Тогда пусть пишет сам.
— Это было бы здорово, — говорил в раздумье Саго, — это было бы здорово. Невероятная сенсация, корреспондент — очевидец пути Христа от преображения до распятия.