Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы
Шрифт:
Шарик справлялся неплохо. В свободное от забот, связанных с сопровождением хозяина, время он предпочитал соседство с печкой. Или с кокеткой Мэри из трехэтажного коттеджа. И с Митричем отношения приближались к уровню приятельских. Старик почти прекратил свое нытье и вечное бухтение. Снисходил порой до сахарной косточки или вчерашнего пончика. Выделил Шарику половик для лежки. И время от времени вел с собакой долгие беседы о видах на урожай и смысле жизни. Планы Митрича по поводу освоения пришедшего в запустение участка не могли не впечатлять. Даже далекий от садово-огородных премудростей Шарик отчетливо
Единственное, что беспокоило новоиспеченного Шарика, это забота о сохранении выпавшей на его долю широкой и ослепительно приятной белой полосы. Вот если бы удалось умереть прямо на ее белоснежной середине! В один день с хозяином. А лучше – в один час. Нет, Шарик не стремился к смерти. Просто всеми силами старался, чтобы полоса получилась бесконечной. Для себя и для Николая. Ну и для Митрича, конечно, тоже ведь человек. Дом-то его. И печка тоже.
«В сердце необитаемом снова любовь поселится…» – с воодушевлением подпевал далекому Антонову Николай, ремонтируя скошенную-перекошенную Митричеву калитку.
Поток неторопливой и вполне комфортной жизни захватил и его. Он даже пить меньше стал – неловко как-то напиваться до потери пульса на безвозмездно отведенной жилплощади. Да и перед работодателями неудобно: многие от его перегара нос воротят. Отказывают опять же. Не доверяют. И правильно делают – на пьяницу надеяться опасно.
Один Шарик принимал его как есть. Похоже, любил даже. Доверял. Верил. Оттого еще хуже становилось Николаю под вечер. Пить или не пить? Вон ведь как псина смотрит. Эх, псина-псинушка, ну как тебе объяснить? Самое главное, что в объяснениях ты не нуждаешься. А понимаешь более любого человека. И принимаешь. И никуда от этого понимания с принятием не деться. Но и вино не отпускает. Эх, была бы у Николая воля!
А ведь была когда-то. Только давно это было. Потом эмоции взяли верх. За ними – алкоголь. Или сначала алкоголь. Или сначала потеря жены. Наверное, все-таки потеря.
– Нашел оправдание, – ворчал он, понимая всю бесперспективность своего ворчания, – недаром считают нас, алкашей, изворотливыми и хитрыми существами. На все пойдем ради собственного благополучия. То бишь рюмки-другой.
Странно… прежде он на философию сил не тратил. Ему и без философии прекрасно жилось. Прекрасно ли? «Вечно молодой, вечно пьяный» – как в песне поется? Нет уж, до прекрасной прежней Николаевой жизни как до луны. И захочешь не полетишь. Да и не хотелось.
Теперь он был нужен. Несчастному скандалисту и склочнику Митричу, настроившему против себя родных и знакомых. Кинутому на произвол судьбы и сварливой соседки Шарику. Неумелому автолюбителю Ромке-старшему. Требующему внимания и заботы старому дому. И еще двум дюжинам образовавшихся на фоне удивительных перемен клиентов.
Мечты сбывались, как и пророчил известный автор и исполнитель с белорусскими, как поговаривали, корнями. Сбывались и плавно переходили в новые. Карапузов – дай ему Бог здоровья – всерьез занялся Николаевыми документами. Выяснил, что бывшему прапорщику и воину-интернационалисту выделена благодарным государством неплохая
Николай воспрянул духом. Пенсия ему уж точно не помешает. Можно обновить летнюю кухню в саду благодетеля. Просторное помещение вполне подходило для жилья одинокого и не претендующего на пентхаус отставника с собакой. Печка там добротная. Закуток для спальни вполне подходящий. Окна в сад выходят. И чердак яблоками пахнет. Почти как в родительском доме. С такой благодатью ни одна квартира не сравнится, пускай сын с невесткой не переживают. Появится у Николая паспорт, он у Митрича пропишется, тот обещал. А в благодарность свозит старика на Нарочь.
Пускай хоть раз в жизни море посмотрит. Море не море, но впечатлений должно хватить. А заодно и Ромкиного сивку-бурку обкатают.
– Вот потеплеет, и до ума доведем внедорожник, – рассуждал проклюнувшийся в душе оптимист. – Там работы дня на три осталось. Максимум – на недельку. Как раз к моей пенсии поспеет. Бензин поставлю, сам Ромка вряд ли сподобится, всю жизнь на мели сидит наш кандидат. И малыш с нами поедет. В люке своем – глядите-ка, еще один танкист нарисовался. Развелось нас… И Шарик. Хотя нет, весной не поедем. Ромку в люке том до ангины доведем, не простит мамаша. А летом палатку с собой прихватим. Удочки. И маму Риту возьмем, чтоб не скучала. Так и быть! И Карапузова, если с работы отпустят. Эх, хорошая поездка получится! Со всех сторон полезная.
«Три танкиста, бр-хр-хр, три веселых х-х-х… друга…» – подпрыгивал на ухабах страдалец-патефон.
– Экипаж машины боевой! – верещал, отчаянно перевирая мелодию, Ромка-маленький из люка.
– Дурдом «Ромашка», – закатывала глаза мама Рита.
– Нормально идет, – со знанием дела кивал Ромке-старшему Николай.
– Хр-хр, – вносил свою лепту в оживленную атмосферу поездки спящий за задним сиденьем Шарик.
– Не довезу, – хмурил брови Митрич, заботливо удерживая патефон.
– А мы тебе взамен этой рухляди бумбокс с динамиком купим, – успокаивал его сосед, Ромка-старший.
– С твоей-то зарплатой только бумбоксы налево и направо раздаривать, – вернулась к любимой теме его жена. – Не верьте вы ему, Константин Дмитриевич.
– Кто это Константин? – удивился Николай. – Это Митрич, что ли?
– Плохо, как я погляжу, – кривила губки мама Рита, – вы своего домовладельца знаете. Митрич да Митрич, а все остальное будто бы и значения не имеет! Ох и черствые вы, мужики! Что сухари прошлогодние. Он вообще в курсе, – обратилась она к старику, – что вы женитесь первого числа?
– Ну дык… – смутился Митрич.
– То есть как женится? То есть кто женится? – Николай растерянно оглядел присутствующих. С Шариком все было предельно ясно: их отношениям с Мэри упорно препятствовал хозяин красотки. Ромка-старший вряд ли на второй брак сподобится, ему бы первый пережить. Ромке-младшему рано еще. Сам Николай до этой темы еще не дошел. Стало быть…
– Ну старик…
– Ой, да не факт еще! – отмахнулся Митрич, едва не уронив своего отчаянно хрипящего любимца. – Познакомились только. Преувеличиваете, Маргарита.