Инженер Петра Великого 2
Шрифт:
Земля ушла у меня из-под ног. Вот он, тот самый вопрос, которого я боялся больше всего с самого первого дня в этом времени. Легенда о «дедушкиных знаниях», которую я так старательно выстраивал, рассыпалась как карточный домик. Мои аргументы в споре с генералами, уверенность, познания в самых разных областях — все было слишком хорошо, системно для простого самородка. Я перегнул палку, увлекся, пытаясь отстоять свои идеи, и сам себя загнал в ловушку. Что теперь говорить? Признаться, что я из будущего? Да меня тут же либо за сумасшедшего примут и в колодки закуют, либо, что еще хуже, дьяволом сочтут и на костер
Брюс, конечно, человек просвещенный, алхимией балуется, но и он вряд ли поверит в такую дичь. А уж Государь… Нет, правда — это верный путь на плаху. Значит, надо выкручиваться. Срочно, здесь и сейчас, импровизировать, цепляясь за любую соломинку.
Я судорожно сглотнул.
— Ваше Величество… — я поднял глаза, стараясь выглядеть как можно более правдиво. — Я и сам порой не разумею, откуда мысли такие в голове берутся. Словно кто-то нашёптывает их мне, перед глазами вдруг встаёт ясная картина, как должно быть, как дело поправить, чтобы оно спорилось да на пользу шло. Может, это от усердия моего к работе, от желания Отечеству службу сослужить…
Брюс чуть заметно напрягся, а Меншиков подался вперед, не пропуская ни одного моего слова. Государь чуть заметно барабанил пальцами по дубовой поверхности.
Надо убедить их в своей лояльности. Ой-ё-ёй!
— Я ведь, Ваше Величество, с малолетства ко всему приглядывался, каждую мелочь замечал, несправедливость или нескладицу, — я цеплялся за единственно возможную линию защиты — образ гениального самоучки и самородка. — Люблю до самой сути докопаться, понять, как оно все устроено. Увижу, как что неладно делается, или как можно лучше, с меньшими затратами да с большей пользой, — так и вертится потом эта мысль в голове, спать не дает, пока не придумаю, как исправить, как наладить. Может, это от природы такой ум у меня беспокойный, пытливый…
Нужно было срочно найти какое-то объяснение, которое хотя бы отчасти удовлетворило бы их любопытство, не вызывая при этом подозрений в колдовстве или шпионаже. Приплести веру? Ой, и опасно это.
— А может, Ваше Величество, — я понизил голос, — это Господь так управил, видя нужды нашей великой страны. Я ведь только инструмент в Его руках да в Ваших, Государь. Мое дело — трудиться честно, не покладая рук, а уж откуда эти знания приходят — то ведомо лишь Ему…
Этот ход, конечно, был рискованным. Слишком легко было скатиться в откровенное юродство или, наоборот, показаться чрезмерно гордым, приписывая себе божественное вмешательство. Но в этом времени вера была сильна, а понятие «Божьего промысла» не было пустым звуком. По крайней мере, это было лучше, чем рассказывать про двадцать первый век и «попадунство».
Я украдкой взглянул на Петра. Он слегка наклонил голову. И не поймешь о чем думает.
— Да и история, Ваше Величество, — я решил добавить еще один штрих, чтобы не попасть впросак с конкретными именами или датами, — знает ведь примеры людей, не имевших образования или знатного происхождения, при этом обладавших удивительными талантами. Людей, которые своим умом и трудом двигали вперед науки и ремесла, создавали то, что прежде казалось немыслимым… Может, и я, по малости своей, к таким вот самородкам принадлежу… А что до горячности моей в споре с генералами, Ваше Величество, — я виновато опустил глаза, — так то от усердия чрезмерного да от
Наконец, я решил сделать упор на то, что было моей сильной стороной — на практику.
— Все, что я предлагаю, Ваше Величество, из самой жизни взято, из ежедневной работы с железом, с механизмами, с людьми. Из наблюдений за тем, как война идет, как солдаты наши кровь проливают, как враг хитрит. Я ведь, прежде чем станок свой сверлильный придумать, сотни стволов пересмотрел, сотни раз видел, как они рвутся от кривизны да от раковин. Прежде чем о гранатах да картечи толковать, много думал, как солдату нашему в поле помочь, как шведу этому хваленому урон побольше нанести. Все от практики идет, от дела, а не от пустых фантазий.
Я старался говорить искренне, с жаром, но при этом не переигрывать, не впадать в излишний пафос. Внутренне я был готов ко всему — и к царскому гневу, и к недоверчивым усмешкам, и даже к тому, что меня сейчас же выпроводят из этой комнаты куда подальше. Я сказал все, что мог, выложил все свои скудные козыри. Теперь оставалось только надеяться на то, что хоть что-то из моей импровизированной речи покажется Государю убедительным.
Петр Алексеевич молчал очень долго. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец нарушил тишину. Он медленно поднял голову, обвел глазами Брюса, потом Меншикова.
— Что ж, Петр Алексеич, — произнес он, — речи твои, конечно, хитросплетены, да и глаза у тебя, как я погляжу, честные. Может, и впрямь ты самородок такой, каких земля наша русская изредка, да рождает. А может, — тут он сделал небольшую паузу, и в голосе его мелькнула какая-то едва уловимая хитринка, — и есть у тебя тайна какая за душой, о которой ты нам не докладываешь. Да только пока тайна твоя на пользу России идет, да делам нашим государевым споспешествует, допытываться я сверх меры не стану. Не мое это дело — в души чужие без нужды лезть.
С плеч свалился огромный, невидимый груз. Не поверил до конца — это точно. Но и отталкивать не стал, оставил лазейку. Дал понять, что главное — результат, а уж как я его добиваюсь, какими путями к нему прихожу — дело десятое, пока это не вредит государству. Это был типичный Петр Первый — прагматик, для которого польза дела превыше всего.
— Главное, Смирнов, — властные добавил он, — дело твое. И преданность, которую ты к России и ко мне, Государю, выказываешь на деле. А этого у тебя не отнять, вижу. Стараешься, не жалея живота своего, это похвально.
Он снова помолчал, потом чуть наклонился, его взгляд потеплел.
— А посему, слушай мой указ. Запустишь завод свой образцовый, о котором мы с тобой толковали, да так, чтобы он без сучка и задоринки работал, пушки давал исправные, в срок, и без лишних казенных трат, — тут он выразительно кашлянул, — сделаю тебя, Петр Алексеич, управляющим всеми Охтинскими оружейными мастерскими. С окладом годовым в пятьсот рублей, да домом казенным поприличнее, чем твоя нынешняя конура. Будешь там полным хозяином, за все отвечать, но и спрос с тебя будет соответствующий.