Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

* * *

Дом на улице твоей я хочу приобрести, Чтобы повод бил всегда близ дверей твоих пройти. Сердце б вынул, если б мог, бросил бы на твой порог, Чтоб для стрел своих мишень рядом ты могла найти. Не хочу держать бразды и тобой повелевать, Лучше ты удар камчи мне на плечи опусти. Адским пламенем грозит проповедник городской. Ад любви моей – страшней, от него нельзя спасти. О Юсуфе, о его красоте смолкает быль. Стоит людям о тебе речь живую завести. Блеск воды твоих ланит, родинки твоей зерно Приоткрой, к зерну с водой птицу сердца подпусти. Да, Джами пусть будет псом, но не у любых дверей, У порога

твоего пусть покоится в чести.

* * *

Друзья, в силках любви я должен вновь томиться! Та, что владеет мной,- поверьте! – кровопийца! К ней полетела вдруг душа, покинув тело,- Из клетки выпорхнув, в цветник попала птица. Товару каждому – свой покупатель всюду: Стремимся мы к беде, святой к добру стремится. Увы, в ее покой пробрался мой соперник,- Так с розою шипу дано соединиться! Мы знаем: простака опутает мошенник,- Мой ум опутала кудрями чаровница! Закрыв глаза, во сне я лик ее увидел: Что видит наяву другой,- мне только снится. Джами, ты терпишь гнет владычицы покорно, Но где же твоему терпению граница!

* * *

Сернам глаз твоих подвластны львы – всевышнего сыны… Что за серны, если ими даже львы побеждены? От любви к тебе пылает и становится звездой Каждый вздох, что достигает многозвездной вышины. Проповедник постыдился, увидав твои уста, Восхвалять вино и розы райской радостной страны. За сто лет затворник в келье капли хмеля не вкусил,- Как дойдет рассказ об этом к тем, кто страждет без вины? Я челом коснулся праха у твоих дверей; боюсь,- Прах на лбу развеян будет ветром дальней стороны. Даже только половиной пламени души моей Могут семь небесных сводов быть внезапно сожжены! Взял Джами с собой в могилу о твоих устах мечту,- Муравей с зерном уходит в тишь подземной глубины.

* * *

Сказал я: «Ты мне сто мучений приносишь ежечасно». Сказала: «Пусть не будет меньше, а больше,- я согласна!» Сказал я: «Все дела забыл я, к твоим кудрям влекомый!» Сказала: «Но дела – не кудри, запутать их -опасно». Сказал я: «Сколько слез-жемчужин из-за тебя я пролил!» Сказала: «Влагу изобилья ты пролил не напрасно!» Сказал я: «Согнут я, как перстень, на нем алмазы – слезы!» Сказала: «Начертай на перстне, что ты мне предан страстно». Сказал я: «От клейма разлуки моя душа пылает». Сказала: «От клейма избавься, такая боль ужасна». Сказал я: «Исцели мне сердце врачующей стрелою». Сказала: «Стрелы превращаю в лекарство самовластно». Сказал я: «Все живое в мире полно к тебе любовью». Сказала: «Всем влюбленным – слава! Джами, любовь прекрасна!»

* * *

Речь из уст твоих сладка, но уста – милее, слаще, Сладок, светел юный смех, но сама – светлее, слаще. Сладкозвучием с тобой соловей не в силах спорить, Несмотря на то, что он в мире всех звучнее, слаще. Губы сладостны твои для измученного сердца, А для глаз, что слезы льют,- и того нужнее, слаще. Горечь жизни я познал, в муках истомилось тело, Ты – как нежная душа,- нет, еще нежнее, слаще! Хоть и сахарно перо тростниковое,- художник Образ твой не воссоздаст: образ твой живее, слаще! Видишь сахарный тростник? Сладок, тонок он и строен, Но его затмил твой стан,- тоньше он, стройнее, слаще! Разве странно, что Джами восхвалил тебя так сильно? Где найти ему слова – горячей, сильнее, слаще?

* * *

Я старым стал, но к молодым стремлюсь я снова, как и прежде. Бессильно тело, но душа любить готова, как и прежде. В ряду зубов открылась брешь, но губы свежие подруги Милей, желанней для меня всего живого, как и прежде. Седыми

стали волоса, я исхудал, как волос, тонок, Но стан, что тоньше волоска, влечет седого, как и прежде. Весть о тебе дарует жизнь всем, кто сто лет лежит в могиле, Пусть ты молчишь, но твоего мы жаждем зова, как и прежде. Ты – на коне, а я – твой прах. О, как твое задену стремя? Из-под копыт пыль пе взлетит до верхового, как и прежде! Я сжал уста и, как бутон, затих,- тогда в меня вонзились Колючки злого языка, навета злого,- как и прежде. Джами, хотя в твоем стихе былого блеска не осталось, Еще ты можешь посрамить умельцев слова, как и прежде!

* * *

Беда нам от этих бесхвостых и короткоухих ослов,- Ведь каждый из них, лицемеров, прикинуться шейхом готов. Дня три у глупца и невежды мюридами служат они, А в нем – ни прозренья, ни знанья, ни подлинной веры отцов. Сияния истины высшей на нем не покоится луч, В нем пламя любви не пылает, божественных нет родников. Начнет говорить он – и сразу внимающий молит судьбу, Чтоб он замолчал поскорее,- уж так его бред бестолков. Когда ж наконец замолчит он,- не только твоя голова, Болят даже плечи и шея от этих бессмысленных слов. Всем сердцем я жажду услышать оттуда, где льется вино, Призывы: «Налей, виночерпий!»-и вопли хмельных голосов. Храни же, аллах милосердный, меня, правдолюбца Джами, От ханжества в синих одеждах – от этих зловредных глупцов.

* * *

Иной себялюбивый шейх, что благочестьем знаменит, Не святость в глубине души, а ложь и ханжество таит. Пускай он мнит, что лучше всех святые таинства познал. Их смысл с начала до конца от разума его сокрыт. Завоевать стремится он сердца доверчивой толпы, Зато навеки от себя сердца достойных отвратит. Он расставляет сети лжи,- но помешай ему, аллах, Иначе наше счастье он, как птицу, в клетку заточит. А нищий старец – как он мудр! Пир для души – беседа с ним, Из чаши святости своей он и пророков напоит. Из книги выгод и заслуг он имя вычеркнул свое, Зато тетрадь его души немало добрых дел хранит. Джами, бессмысленным скотом пускай считает разум твой Того, кто мудрецов таких не чтит и не благодарит.

* * *

Омыть поток кровавых слез пыль у твоих дверей стремится. Горят уста, и раб любви к тебе, к душе своей, стремится. Ты в мире шествуешь, и нет тебе заботы до него, Но целый мир к твоей тропе дорогою страстей стремится. «Приди ко мне, приди ко мне!» – к тебе взываю горячо Я, как богатый хлебосол, что залучить гостей стремится. Ведь сердце жадно встречи ждет с желанным именем твоим,- И слух мой жаждет, и язык произнести скорей стремится. Ты на поверженного тень не бросишь с дерева сидра: Хума на нем свила гнездо, к моим костям не ей стремиться! Я в доме скрылся от собак, что охраняют дверь твою. Я странник в доме у себя. Кто за порог сильней стремится?! И к этим псам, в их конуру, Джами переселиться рад. Так странник в истинный свои дом, уставши от путей, стремится.

* * *

Соль сыплет на раны мне сахарный смех твоих лалов и жемчугов, О, как ты прекрасна, божья газель, лань заповедных лугов! Когда ты явилась в блеске живом тонкой твоей красоты, Превыше ангела человек! – решил совет мудрецов. Невидимой, пери, не становись, померкнет мир без тебя! Ты людям – свет глядящих зениц, зеницам – огонь зрачков. Золото преданности моей без примеси я храню, И пробный камень моей любви к любым испытаньям готов. Увы! Не славное имя мое – пятно в посланье твоем. Пусть смерть мечом мое имя умчит из вертограда слов. Сердце одно у меня, и одно – у похитившей сердце мое! Где ж сердце сможет сердцу сказать, как путь его был суров? Джами в беде не по воле небес! Не солнцем вечных высот, А кругом солнца твоей красоты он ввергнут в путы оков.