Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

* * *

Когда умру, хочу, чтоб кости мои в калам ты превратила. Чтоб сердце па скрижали праха всю повесть муки начертило. Промчись над головой моею на Рахше твоего тиранства. Пусть мне пригрезится, что в мире меня ты вовсе не забыла. Михраб твоих бровей увидя, имам от кыблы отвернется - И склонится перед тобою в огне молитвенного пыла. Из глаз моих струятся слезы, из сердца льется кровь живая. Где мне спастись? Потоком бурным она жилище затопила. Твой переулок мне – Кааба, там проливай ты кровь влюбленных. Вокруг святыни той пустыня от жажды яростной изныла. Лицом к следам твоих сандалий я прикасаюсь… О блаженство, Когда

бы ты стопою лёгкой на лик страдальца наступила. Мне тесен круг существованья с тех пор, как я с тобой в разлуке. Перед Джами теперь пустыня простор неведомый открыла.

* * *

Кровью сердца без тебя грудь моя обагрена. И кровавая глаза покрывает пелена. Торжество свое справляй, но меня не добивай, Жалок я, но жизнь моя вся тебе посвящена. Завитки твоих кудрей – звенья тягостных цепей, Ими в бездну завлечен, что безумия полна. От пушистых тех колец обезумел я вконец, Поводырь мой, я – слепец, без любви мне жизнь темна. Чем расспрашивать о том, чем живу я день за днем, Погляди – и ты поймешь, как судьба моя грустна. Или спросишь ты тогда, что со мною за беда, Иль клинок свой обнажишь, чтобы кровь текла красна. Плоти я, Джами, лишен, скорбный вздох я, долгий стон, Я рыдающий рубаб, в песне боль моя слышна.

* * *

Когда ты ночью ляжешь спать, хочу побыть с тобой вдвоем. Хочу, светильник засветив, безгрешно любоваться сном. Ресницы прикрывают взор, они меня подстерегли, И мне мерещится везде бровей приподнятых излом. Я волю смелым дал мечтам: я припаду к твоим устам, Покрыта верхняя губа благоухающим пушком. Хочу вечернею тропой идти неслышно за тобой, Тебя везде сопровождать, быть тенью на пути твоем! Отдав поклон тебе земной, я к ветерку бы стал спиной, Чтоб пыль порога твоего с меня не сдуло ветерком. Тебе я отдал сердца жар, тебе вручаю душу в дар: Зачем ты: угрожаешь мне несправедливости мечом? Джами, о том не сожалей, что верен ты любви своей, Нет веры у тебя иной, ты изуверился во всем.

* * *

Я твой раб, продай меня – беглым стану я рабом. Хоть сто раз меня продашь, приползу сто раз в твой дом. Соглядатаем меня в раздраженье не зови, Мне почетнее прослыть стерегущим двери псом. У меня не хватит сил удержать сердечный пыл, Хоть, наверно, сотни раз сердце я просил о том. Душу так мне пламень жжет, что затмился небосвод, Я. как зеркало, его вытираю рукавом. Но всегда, когда стрелой ты грозишь мне, ангел злой, Дни твои прошу продлить, не печалюсь об ином. Заявляю с похвальбой, что я пес покорный твой,- Уличенный в хвастовстве, замолчу я со стыдом. Только ты мне не тверди: «Пой, Джами, иль прочь поди!» Эту песнь сложила страсть в упоении слепом.

* * *

Когда в мечети вижу я твоих бровей тугую нить, Я, про молитвы позабыв, готов колени преклонить. Когда случается пройти мне мимо дома твоего, Я райских гурий красоту готов насмешливо хулить. Мне говорили, – ты добра к страдальцам, сломанным судьбой… Взгляни, как исстрадался я,- нет без тебя желанья жить. Зачем живая мне вода из рук пророка самого, Когда отраву уст твоих не доводилось мне испить. Бросаешь ты подачку псам, – всей своре косточку одну… Собакой у твоих дверей дозволь мне преданно служить! От серебра твоих грудей мой лик стал золота желтей, И золото и серебро теперь пе стану я ценить. Вчера твой пес сказал: «Джами, свои стенания

уйми, Не то от жалости к тебе начну я горестно скулить».

* * *

Уста ее красней вина, и я вино в волненье пью. Когда я с нею разлучен, я не вино – томленье пью. Истосковался я по ней, изглодан мукой до костей, Печаль свою и боль свою в бессильном исступленье пью. Ты не заигрывай со мной, я верен только ей одной, Пусть без вина я пьян давно, но в странном отупенье пью. Смакуя, пьют друзья кругом, беседуя о том о сем,- Я вспомню терпкие уста – и вновь без опьяненья пью. Одной любовью опьянен, я отвергаю небосклон, Пусть, словно чаша, полон он, ведь я без утоленья пью. И если б вдруг Лейли вошла, Меджнуна чару мне дала, Не удивился вовсе б я, ведь я без протрезвленья пью. Сказала роза мне при всех: «Джами, вот чаша, пить не грех!» И кубок с розовым вином я, преклонив колени, пью.

* * *

Я не шейх, не отпрыск шейха. Всемогущему хвала, Что я не вероотступник, не мюрид и не мулла. Старый друг виноторговец так воспитывал меня, Что не верю я муршидам, порожденью лжи и зла. Ведь муршид меня заставит, покаянья дав обет, Отстранить хмельную чару, что мне дева подала. Много раз, как правоверный, посещал я мадраса, Но любви не видел к ближним: там слова, а не дела. И средь тех, кто обещанье помогать друг другу дал, Не осталось бескорыстных, чья душа была светла. Не беда, что ты к святыне в путь отправился пешком,- Пусть трудна твоя дорога, лишь бы правильно вела. А пока, Джами, будь весел, выпей кубок дней своих,- Их судьба, отмерив щедро, сколько нужно налила.

* * *

Доколе бесчинствовать, в винных витая парах, Лить кровь на пирах и хмельной бушевать во дворах? Я ранен тобой. Приторочь же добычу к седлу, Чтоб за полы я не цеплялся в бесплодных мольбах. Что требует страсть и условье любви каково? Бежать, привязаться к тоске о любимых устах. Хлещи скакуна, моя всадница! Ветер, швыряй На головы наши безумные бедствия прах! О, как вырывался Джами из оков этих кос! И все же, как бедный Меджнун, оставался в цепях…

* * *

Когда из глины и воды творец меня лепил, Я пламенем любви к тебе уже охвачен был. О, если б мне досталась нить, связующая нас, Разорванное на куски я б это сердце сшил! Хотя и милости твоей я начисто лишен, Я знаю: чистотой любви тебе я буду мил. Когда послание конца писал суровый рок, Смерть от жестокости твоей он мне определил. Не склонен к радости Джами – в тот изначальный час На горе, крови и слезах мой прах замешан был.

* * *

Своенравна, остроглаза, с гневным, дерзким языком Та, что на меня ни разу не взглянула и тайком. Проливаю в граде муки горьких слез кровавый град С той поры, как я-в разлуке и с надеждой незнаком. Пламя грудь мою сжигает. Если меч в нее вонзишь,- Станет сталь водой живою, освежающим глотком. Глазом, полным восхищенья, будь мой каждый волосок, - Разве на волос бы меньше к милой был бы я влеком?! Возле дома луноликой я брожу из года в год, Почему не спросит: «Что с ним, с безутешным бедняком?» Восхищаться красотою я привык с давнишних пор. Не поможет мне советчик при обычае таком! Нет, не вырвешь сердце силой из ее силков, Джами, Если ты привязан к милой каждым тонким волоском!