Ищем человека: Социологические очерки. 2000-2005
Шрифт:
Ничего удивительного в том, что чаще всего – применительно к себе и по отношению к другим, к окружающим – респонденты указывают более «простые» чувства, характеризующие эмоциональное состояние человека, и значительно реже – «сложные», которые относятся к положению человека в обществе. Разумеется, в контексте массового опроса фиксируются преимущественно социально значимые эмоциональные состояния. Различия между показателями настроений (а также в оценках материального положения, перспектив, опасений и др.) «у себя» и «у других» неизбежно связаны с особенностями восприятия социальной дистанции «ближних» и «дальних», «своего» и «чужого», «собственного» и «общего». Кроме фактора перспективы, здесь действуют и особенности каналов получения информации: это непосредственный, собственный опыт, трансляция чужого опыта (разговоры, слухи), содержание СМИ.
Таблица 1.
«Какие чувства проявились, окрепли за последние годы…?»
(% от числа опрошенных)
Что же касается динамики оценок общественных настроений, которая видна по исследованиям программы «Советский человек», то ее можно понять с помощью более регулярных данных мониторинга социальных настроений, получаемых ВЦИОМом на протяжении более десяти лет каждые два месяца. Обобщенным выражением этих данных, как известно, служит индекс социальных настроений (ИСН). На рисунке 1 приведены сводные значения, а также некоторые компоненты ИСН за период наблюдений.
Рисунок 1.
Индекс социальных настроений и некоторые его компоненты, 1994–2004
(Разность между числом опрошенных, выбравших позитивные и негативные суждения относительно указанных вопросов, %)
После общественно-политического перелома 1999–2000 годов, стимулировавшего явный рост социальных надежд, такие колебания практически постоянно происходят в зоне позитивных значений, примерно на 20 процентных пунктов выше нулевой линии. (Единственное исключение за последние годы – падение показателя «настроения в последние дни» до отрицательных значений летом 2000-го, явная реакция на поведение президента после катастрофы «Курска».)
Вряд ли было бы правильно трактовать перемену общего «тона» социальных настроений в 1999–2000 годах как признак какой-то высокой «политизированности» российского общественного мнения. Скорее это показатель устойчивого патернализма, чуть ли не мессианского ожидания персонального «спасителя» после череды разочарований в политиках и политических комбинациях предыдущих лет. Причем, что весьма важно, с самого начала критерием оценки патерналистского доверия явились не какие-либо достигнутые успехи, а надежды на успехи будущие (как известно из текущих исследований, такая расстановка факторов одобрения и поддержки президента сохраняется до последнего времени). Соответственно критерием обоснованности таких надежд оказывается не столько сопоставление с перспективными целями, сколько контраст с прошлыми неудачами в различных сферах, далеко не только экономическими или потребительскими. Чуть ли не внезапно возникшее и все еще устойчивое массовое «легковерие» по отношению к носителю высшей власти объясняется еще и тем, что в условиях вынужденного политического «воспитания бедствиями» уровень общественных притязаний оказался весьма невысоким.
Если проследить взаимные соотношения настроений в двух последних волнах «Советского человека», можно заметить изменения в смысловых корреляциях «надежды »: в 1999 году респонденты, отмечающие эту позицию, чаще всего указывают еще ожесточение (21 %), усталость (19 %), страх (18 %), растерянность (17 %). А в 2003 году у надежды уже совсем иные главные «попутчики»: свобода (25 %), уверенность (22 %), чувство собственного достоинства (19 %). Правда, упоминания усталости и безразличия столь же часты (20 %), и именно с этими фоновыми чувствами по-прежнему теснее всего (около 50 % сочетаний) связаны переживания обиды, растерянности, отчаяния, ожесточения.
Из набора более социализированных чувств возьмем «зависть» – категорию, в которой суммируются оценки положения других лиц и групп, вариантов социальной мобильности и др. Как видно из таблицы I, распространенность чувства зависти не изменилась за последние годы, а заметно более редкие упоминания этого чувства как собственного переживания, видимо, свидетельствуют о том, что такое переживание люди не склонны демонстрировать, как бы стесняясь его. Однако обращение к предметам зависти позволяет заметить некоторые особенности распространенных в обществе и довольно устойчивых ориентаций.Таблица 2.
Зависть как черта национального характера
(«Какие из перечисленных качеств чаще всего можно встретить у…»)
(% от числа опрошенных, отметивших «зависть»)
Как можно предположить, в данном контексте зависть рассматривается как фактор достижения (или возвращения) определенных статусных позиций. Образ англичанина выступает эталоном «достигшего», которому просто некого догонять и некому завидовать. А к числу «завидующих» отнесены национальности, которые в общественном мнении выступают как догоняющие, ориентированные на достижение позиций, обозначенных другими. Поэтому посткризисный 1999 год смотрится как самый «незавидный», поскольку там доминировала установка на выживание, а не на достижение, а 2003 год как бы возвращает национальные группы – в представлении общественного мнения – на траектории статусного продвижения. Добавим, что чаще всего (18 %) в 2003 году отмечали зависть как черту русских в группе 40-летних (40–49 лет).
Таблица 3.
«Кому окружающие Вас люди чаще всего завидуют?»
(% от числа опрошенных)
Как видим, за последнее время поднялись только показатели зависти к «богатым» и «талантливым», несколько реже высказывается зависть по отношению к «красивым» и «повидавшим мир». Основной предмет зависти – богатство, обеспеченность, все прочие позиции с этой несравнимы.
Таблица 4.
«Кому окружающие Вас люди чаще всего завидуют?»
(% от числа опрошенных в каждой возрастной группе)
Только двум страстям «все возрасты покорны» – зависти к богатым и, в меньшей мере, зависти к талантливым. В обоих случаях показатели заметно выросли во всех возрастных группах. «Удачливым» больше всего завидуют, когда делают карьеру, «занявшим высокий статус» – когда ее теряют. «Сильным» и «свободным» завидуют довольно редко, заметных перемен здесь не видно. Примечательно, что зарубежные вояжи все реже служат предметом зависти, превращаясь в более или менее привычное дело. Регулярно задаваемый (в исследованиях типа «Экспресс», ныне «Курьер») вопрос о целях семьи практически дает своего рода измерения действующей зависти по отношению к более благополучным.
Таблица 5.
«Какие цели Вы, члены Вашей семьи ставите перед собой?»
(N=1600 человек, % от числа опрошенных)
Заметим, что динамика ответов вполне понятна в свете развития социально-экономической ситуации и не содержит никаких резких перепадов.
Чувство (социальная установка, настроенность) зависти – один из самых сильных факторов человеческой деятельности в современном массовом обществе [55] . Оно может быть как движущей силой, если «завистник» стремится освоить и превзойти достижения других, так и силой деструктивной, если усилия направлены на то, чтобы разрушить такие достижения (эгалитаризм XIX–XX веков). В некоторых – хорошо известных из отечественной истории – ситуациях зависть к чужим достижениям в сочетании с представлениями о невозможности приблизиться к их уровню стимулирует в массовом сознании новые барьеры (по известной формуле «зелен виноград»).
Сопоставление ряда полученных в нашем исследовании данных позволяет, как представляется, подойти к пониманию социальных функций чувства зависти в сегодняшнем российском обществе. Ограничусь только самым распространенным его вектором – зависти к богатым.
По данным опроса 2003 года, 25 % опрошенных полностью согласны, а еще 39 % скорее согласны с тем,
Таблица 6.
«Как Вы относитесь к тому, что у нас в стране появились люди, легально получающие миллионы?»
(% от числа опрошенных)
Если теперь сравнить данные двух последних столбцов таблицы 6 (в 1989 году вопрос не задавался) с распределением представлений о зависти, получим, что в 1999 году из числа отметивших зависть к богатым первые две позиции этой таблицы разделяют 13 % и 36 %, а в 2003-м – 17 % и 31 %, – т. е. в обоих случаях не заметно никаких отличий от средних показателей по всей выборке.
Обратимся к более «практическим» показателям – типам адаптивного поведения («что Вы делаете, чтобы сделать лучше свою жизнь…?»). «Не могут» приспособиться 17 % из всех опрошенных в 2003 году, из отмечающих зависть к богатым – тоже 17 %, живут как раньше 34 % (33 %), приходится «вертеться» 32 % (33 %), удается использовать новые возможности го% (11 %). Опять – никаких различий. 63 % от всех опрошенных полагают, что свобода предпринимательства принесла больше пользы стране, 19 % – что больше вреда.
От числа отмечающих зависть к богатым – 65 и 19 %. Ничем не отличаются средние данные о важности появления слоя состоятельных людей (14 % – очень важно, 22 % – довольно важно) от аналогичных данных из числа отмечающих зависть к богатым (14 % и 24 %). Наконец, если рассматривать трудовые предпочтения, то на твердый заработок ориентированы 54 % в целом и 55 % от «завистников», а на то, чтобы много работать и зарабатывать, – 22 и 23 %.
Интерпретировать изложенные данные можно следующим образом. Ссылки на зависть к богатым – не дифференцирующая характеристика определенного сегмента общественного мнения, а просто общая его черта в современных условиях, она не несет практически никакой ценностной или идеологической нагрузки. Поэтому такие ссылки легко совмещаются с самыми различными установками – от «скромной бедности» до энергичного предпринимательства. Несколько ниже мы увидим, что это не единственное общее (или «пустое»?) место в нынешнем общественном мнении.Человек свободный: отчего?
В рамках данной исследовательской программы вопрос о «свободном человеке» задавался лишь в 1999 и 2003 годах. Чтобы представить динамику мнений более полно, привлечем данные ряда мониторинговых опросов предшествующих лет.
Таблица 7.
«Можете ли Вы сказать, что чувствуете себя свободным человеком?»
(N = 2400 человек, % от числа опрошенных)
Чтобы объяснить столь крутой подъем показателей «свободного человека» в 2003 году, нужно, видимо, более детально представить динамику этого понятия и его значение в общественном мнении.
Таблица 8.
«Можете ли Вы сказать, что чувствуете себя свободным человеком?»
(% от числа опрошенных в каждой возрастной группе)
Заметное увеличение доли считающих себя свободными людьми произошло во всех возрастных группах, особенно среди более молодых. Соответственное снижение доли не разделяющих такой самооценки наблюдается преимущественно среди опрошенных до 40 лет.
Из числа считающих себя свободными людьми в 1999 году 17 %, а в 2003-м – 24 % отмечали, что у них за последние годы окрепло «чувство свободы»; у окружающих такое чувство усматривали в 1999 году 9 %, а в 2003-м – 17 %.
Уровень образования практически не влияет на самоидентификацию свободного человека: из имеющих высшее образование считают себя таковыми в 2003 году 67 %, среднее – 65 %, ниже среднего – 69 %. Но уровень благосостояния явно имеет значение: среди наиболее нуждающихся («едва сводим концы с концами») свободными людьми считают себя 46 %, из тех, кому хватает только на продукты, – 58 %, кому хватает и на одежду – 74 %, кто без труда приобретает и так называемые «товары длительного пользования» (мебель, бытовая техника и т. п.) – 81 %. Аналогичным образом влияет и статус (по 10-балльной шкале, сведенной к трем позициям): в высшей группе 80 % «свободных», в средней – 65 %, в низшей – 47 %. Среди добившихся «всего, что хотели», довольных своей жизнью свободными людьми считают себя 76 %, среди неудачников – 48 %. Складывается впечатление, что самохарактеристика свободного человека выступает как мера жизненного успеха.
Если же рассматривать трудовые предпочтения, оказывается, что из выбирающих вариант небольшого гарантированного заработка таковых 64 %, а среди тех, кто хотел бы много работать и хорошо зарабатывать, – 68 %. Различия не столь велики. Аналогичная картина получается и с распределением ожиданий от власти. Среди ожидающих заботы о гражданах к свободным относят себя 66 %, столько же и среди ожидающих поддержания порядка в обществе, среди ждущих охраны прав и свобод – 69 %. Возникает предположение, что ценностные ориентации не имеют заметного влияния на самоопределение «свободного человека». Попытаемся проверить его по другим данным исследования 2003 года.
Из полагающих себя свободными людьми 61 % (при средней 55 %) положительно оценивают сближение России со странами Запада, 18 % (22 %) – отрицательно. Политические свободы считают «очень» и «довольно» важными 51 % «свободных» (средняя – 45 %) – В этой группе согласны с тем, что было бы лучше, если бы все в стране сохранялось «как до 1985 года» 38 %, не согласны – столько же (средние показатели – 44:35). «Русскими людьми» постоянно чувствуют себя 82 % (средняя – 77 %). Некоторое превышение прогрессивных мнений, очевидно, обусловлено возрастным, т. е. более молодежным, составом группы. 45 % ее представителей считают нынешнее время «своим», только 26 % сожалеют, что «их время» уже ушло (средние показатели – 31 % и 36 %).
Но вот «советскими людьми» из числа «свободных» постоянно чувствуют себя даже чаще, чем в среднем – 38 % (33 %). А идею «Россия для русских» полностью поддерживают среди них 26 % (в среднем – 21 %), в целом одобряют 54 % (средняя – 530 %), отрицательно оценивают 16 % (18 %). Время правления Сталина из числа «свободных» оценивают позитивно 28 %, негативно – 45 % (в среднем 28:45).
Подытоживая приведенные данные и соображения, можно утверждать, что понятие «свободного человека» в сегодняшнем общественном мнении не связано политическими, гражданскими, интеллектуальными свободами. Это прежде всего признак жизненного успеха (наличия ресурсов или надежд для него). Заметный рост числа считающих себя свободными в последнее время связан преимущественно с динамикой оптимистических настроений в обществе, о которой шла речь в начале статьи. Об их истоках и природе еще придется говорить.
Где «счастия ключи»?
Перейдем теперь к самому общему и наиболее, видимо, субъективному показателю состояния общественных настроений. Готовность определить собственное существование или жизнь своей семьи как счастливые обусловлена такими обстоятельствами, как оценки прошлого состояния, надежды на будущее, сравнения с положением и аспирациями других субъектов, критерии успеха и благосостояния, а также возможности различных бедствий и т. д. Значительную роль здесь играют также национальные традиции, психологические ресурсы терпения и оптимизма. В свое время В. Даль относил к словарной статье «счастье» и успех, и удачу, и благополучие. Все эти компоненты представлений о счастье и счастливых людях заметны и в результатах исследований.