Исчезнувший
Шрифт:
– Не знаю. Он не сказал, а я не спрашивал.
– Что ему было нужно?
– Узнать, не поддерживаю ли я отношения с кем-нибудь из цирка “Хасбро”. Это тот, который горел. А “Хасбро” уже и не цирк, теперь там другое шоу. Да и с какой стати мне поддерживать с кем-то из них отношения? Я ответил, что нет. Так он весь напрягся.
– Рассердился? – спросила Закс.
– Да вроде как. Сразу царапки выпустил, как всегда. Когти то есть. Прям как в доброе старое время… Знаете, что
– Что? – подбодрил его Райм.
– Всего только “это Эрих”. Ни “привет”, ни “как поживаешь, Джон? Ты меня помнишь?” Нет, только – “это Эрих”.
– Не могли бы вы рассказать о нем в общих чертах? – вступила в разговор Закс. – О его друзьях, любимых местах, увлечениях?
– Чего проще, – буркнуло в динамике, – ответ на все один – иллюзии.
– Как это? – спросил Райм.
– А так: они и были его друзьями, любимыми местами, увлечениями. Они – и больше ничего. Он с головой ушел в свое ремесло.
– Мы слышали, его жена погибла при пожаре, – сказал Райм. – Вам что-нибудь известно о ее семье?
– О семье Мари? Ничего. Они поженились всего за неделю или за две до пожара. По-настоящему друг друга любили. Мы надеялись, она его образумит, но ближе познакомиться с ней не успели.
– Знаете кого-нибудь, кто способен хоть что-то о нем рассказать?
– Его первым ассистентом был Арт Лоуссер, я был вторым. Нас называли мальчишками Эриха.
– Лоуссеру мы позвонили. Еще кого-нибудь не назовете? – спросил Райм.
– Единственный, кто приходит на ум, – тогдашний директор цирка “Хасбро” Эдвард Кадески. Теперь он продюсер в Чикаго.
Селлитто записал, затем поинтересовался:
– С того раза Уэйр больше вам не звонил?
– Нет. Да и зачем? Ему и пяти минут хватило, чтоб выпустить когти. Слушайте, мне пора. У меня по воскресеньям утренняя смена.
Разговор закончили, Закс отключила устройство.
– Ну и дела… – пробормотала она.
– Ладно, получили наводку – и на том спасибо, – сказал Райм. – Найдите этого Кадески.
Мэл Купер вышел и через несколько минут вернулся с распечаткой из базы данных театральных компаний. Офис “Кадески продакшнс” находился в Чикаго на Саут-Уэль-стрит. Селлитто набрал номер и попал на автоответчик, что было неудивительно в столь поздний субботний час. Для Кадески оставили сообщение.
– Понятно, Уэйр испортил жизнь ассистенту, – сказал Селлитто. – Непредсказуемый тип. Покалечил зрителей, теперь вот стал серийным убийцей. Но чем он живет?
– Давайте позвоним Терри, – предложила Закс.
Терри Добинс служил в ПУНе психологом. Там было несколько специалистов, но он один составлял психологические портреты преступников. Селлитто позвонил
– Терри.
– Лон. Слышу, как фонит динамик. Заключаю – ты с Линкольном.
– Угу, – подтвердил Райм.
Добинс был ему симпатичен – первый человек, которого он увидел, очнувшись после катастрофы, лишившей его возможности двигаться.
– Прости, что поздно звоним, – извинился Селлитто, – но нам нужна помощь. Многократный убийца, имя и фамилию знаем, а больше почти ничего.
– Это он фигурировал в новостях?
– Он самый. Мы в затруднении. Он сказал Линкольну, что намерен возобновить убийства завтра после полудня.
– Сказал Линкольну? По телефону? В письме?
– Лично, – ответил Райм.
– Хм. Представляю, каков был разговор.
Селлитто и Райм дали ему сводку по Уэйру.
Добинс задал несколько вопросов, помолчал и наконец произнес:
– На мой взгляд, его поведение определяют два фактора. Он еще выступает?
– Нет, – ответила Кара, – после пожара ни разу не выходил на сцену.
– Выступления, – продолжил Добинс, – так глубоко захватывают, что, если успешного исполнителя лишить их, для него это становится настоящей травмой. Пожар сделал его совсем другим человеком.
Исчезнувшим, подумал Райм.
– Это в свою очередь означает, что теперь им движет не желание преуспеть или ублажить зрителей и не преданность своей профессии, а гнев. Гнев усугубляется вторым фактором. Пожар его обезобразил и повредил легкие. Теперь он считает себя уродом.
– И поэтому сводит счеты?
– Да, но не обязательно в буквальном смысле. Повторю – огонь убил его, его прежнюю личность, и убийство других людей приносит ему облегчение, снимает состояние тревоги, вызванное непреходящим гневом.
– Но почему он убил именно этих людей?
– В них было нечто провоцирующее его гнев, не знаю, что именно, – пока не знаю, нужно больше данных.
– Еще одно, Терри, – сказал Райм. – Он, похоже, все время обращался к воображаемым зрителям. Погоди, я думал – к “уважаемой” публике, но только что вспомнил – к “почтеннейшей”.
– “Почтеннейшей”, – повторил психолог. – Это важно. После того как он лишился дела жизни и любимой жены, он перенес свое почитание, свою любовь – на публику, безликую массу. В случае с Уэйром такая установка особенно опасна, потому что он обращается не к настоящей, а к вымышленной публике. Это мне подсказывает, что жизнь людей не имеет для него никакой ценности.
– Спасибо, Терри.
– Когда задержите его – дайте мне знать. Хотелось бы его понаблюдать.
Разговор завершился.