Искатель, 1998 №7
Шрифт:
— Ясно… — Розовски пролистал остальное. — Это копии? Или оригиналы?
— Конечно, копии. Оригиналы в Управлении.
— Можешь оставить мне?
— Оставляй, я для тебя копировал.
Натаниэлю приснился совершенно идиотский сон: будто из России, очередным авиарейсом «Эль-Аль», вместе с репатриантами прилетел мессия и явился в его агентство. Мессия был как две капли воды похож на Наума Бройдера.
— Женись, — строго сказал мессия голосом Нахшона Михаэли. — Сделай своей маме чуть-чуть радости.
— Скажи ему, скажи, — заявила
— Мама, это не так, — отвечал Натаниэль, — но на ком же мне жениться?
— Это я тебе сделаю, — ласково пообещал мессия. — Я тебе дам невесту.
И в агентстве появилась Белла Яновски, с ослепительной улыбкой и револьвером в руке.
— Он согласен? — спросила она, обращаясь к мессии.
— Куда он денется? — ответил тот. — Он же знает, что если он не женится, то евреи не построят Третий Храм. А значит, моя репатриация не имеет смысла.
— А если женюсь? — спросил Розовски. Самое интересное, что он осознавал, что это сон, причем абсолютно нелепый, но тем не менее участвовал в нем.
— Если женишься на Белле, я поговорю с Яшей Левиным, и он нарисует твой портрет, — торжественно сообщил Бройдер-мессия. И добавил: — Бесплатно.
На этом месте сон стал уже совсем глупым, и Натаниэлю не оставалось ничего иного, как проснуться. Что он и сделал.
В комнате было темно. Спросонок Розовски решил, что опущены жалюзи. Но через мгновение до него дошло: просто до утра еще далеко. Он щелкнул кнопкой настольной лампы. Часы показывали без четверти три.
Спать не хотелось. Он сел на постели, нашел пачку сигарет, привычно пробормотал что-то о вреде курения натощак и жадно затянулся дымом.
— Чертов сон… Мессия какой-то… Господи, что за чушь мне последнее время снится, — проворчал он.
Хотелось то ли есть, то ли пить. Он раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и прошлепал в кухню. После невероятно душного дня холодные плитки пола доставляли некоторое облегчение.
Розовски с сожалением осмотрел почти пустой холодильник, со вздохом снял с верхней полки полупустую банку с хумусом — единственный съедобный продукт, остававшийся у него. Приготовил два маленьких бутерброда, стакан ледяного грейпфрутового сока. Подумав немного, достал из шкафчика бутылку «Кеглевич-Лимон», там еще оставалось граммов пятьдесят.
— Ну вот… — пробормотал он, наполняя высокую рюмку. — Будем считать, что это ранний завтрак. И выпьем за строительство Третьего Храма. — Выпив водку, он откусил кусочек бутерброда. Легкое опьянение настроило его мысли на философский лад.
Говорят, что сон — особенно, тот, который запоминается — представляет собой мозаику воспоминаний различных событий. Что же в таком случае может означать давешний сон?
Почему, например, именно мессия, а не, скажем, вице-президент страховой компании «Байт ле-Ам»? Хотя да, этот мессия говорил-таки голосом Нахшона Михаэли. А мессия — это уж точно из-за Маркина. Нужно запретить ему читать всякую чушь в рабочее время.
— По-моему, только мы с Богом общаемся по-домашнему, — пробормотал Розовски. — Надо же — фантастический роман о приходе мессии. Хотел бы я посмотреть
Он поднялся, прошел в кабинет. Походка была чуть неуверенной. Вернувшись в кухню, он положил оба портрета перед собой.
— Классная компания… Вернее, классическая. Питье на троих. — Он попытался приставить оба портрета к стеночке, чтобы видеть глаза собутыльников. С портретом Ари это удалось сразу. С портретом Шмулика — нет, все время сворачивался в трубочку.
— Ну что ты, в самом деле, на ногах не стоишь… — сердито пробурчал Розовски. — Еще даже не пили. Берите пример с Ари. Крепко стоит, не то что некоторые… — он осекся. — Собственно, почему я сразу не заметил? Ну-ка… — он осторожно взял обеими руками портрет Розенфельда, приподнял его на уровне глаз.
В отличие от портрета Шмулика, этот был наклеен на планшет из очень плотного картона. Конечно, это мог сделать и художник. В конце концов, потрет Бройдера он рисовал в спешке, а тут…
Нет, вряд ли. Скорее, все-таки, бумагу на картон наклеил либо сам Ари, либо его супруга.
Натаниэль положил портрет на стол, задумался. Что-то такое было еще в письме. Что-то, о чем он сейчас подумал совсем по-другому.
Натаниэль отыскал в ящике письменного стола письмо Розенфельда, быстро пробежал его глазами, потом еще раз прочел с самого начала.
Ага, вот:
«…Портрет, как и положено портрету, отражает не только внешнее подобие объекта, но и сохраняет некую тайну его внутреннего мира…»
Натаниэль отложил письмо, снова взялся за портрет. Осторожно ощупал пальцами поверхность. Вытащил «японский» нож для разрезания бумаги и попытался отделить рисунок от планшета. Ему удалось это сделать достаточно легко и почти без потерь для бумажной поверхности.
Он внимательно рассмотрел изнанку рисунка, исписанную четким крупным почерком. И сравнил с письмом. Рука Розенфельда. Сверху стояло слово «Ари». Дальше два столбика — какие-то названия. Розовски обратил внимание, что названия в первом и втором столбиках были одними и теми же. Различия заключались в цифрах, проставленных рядом с названиями.
— А ведь я видел нечто в этом роде, — громко сказал Натаниэль и сам чуть испугался собственного голоса. — Да-да, — повторил он, чуть понизив голос, — видел, и совсем недавно. Где же?
Поднявшись на четвертый этаж, Розовски подошел к двери с номером 23. Под номером по-русски и на иврите было написано: «Семья Бройдер. Шмуэль и Хана».
— Ну-ну, — пробормотал он, нажимая кнопку звонка. — Посмотрим, как жили счастливые молодожены.
После мелодичной трели за дверью послышались торопливые шаги, дверь отворилась. На пороге стояла женщина в голубых джинсах и легкой кофточке. Она с настороженным вниманием осмотрела сыщика. Розовски вежливо улыбнулся: