Искра божья
Шрифт:
Подсвечивая фонарём, Лукка спустился по оплывшим от времени ступеням в чрево мрака. Чтобы дать больше света, викарий сдвинул заслонку, и дрожащий огонёк жировой свечи выхватил из мрака узкий каменный коридор в полтора человеческих роста высотой. Гулкое эхо шагов отразилось от неровных стен и затанцевало причудливый танец вместе с тенями братьев. Коридор разветвился на несколько рукавов, и Лукка выбрал центральный, который вывел их к высокому закопчённому залу. Всё пространство стен занимали аркосолии[28], расписанные чьими-то
Дальше Лукка повёл брата чередой узких галерей, по сторонам которых в неглубоких нишах хранились груды человеческих костей и черепов. Бархатная тишина подземелий неприятно давила на уши. В воздухе витал лёгкий сладковатый запах. Вдоль позвоночника юноши пробежала вереница холодных мурашек. Рука Джулиано невольно потянулась к нательному крестику, а губы сами собой зашептали слова забытой детской молитвы. Лукка оглянулся и насмешливо посмотрел на брата.
— Кто построил всё это? — спросил Джулиано, облизывая пересохшие губы.
Его голос прозвучал неожиданно громко в затхлом стоячем воздухе подземелий.
— Рабы, добывавшие травертин для строительства Конта. Это заброшенные каменоломни. Им более двух тысяч лет. Когда весь подходящий камень выработали, их стали использовать, как подземные тоннели для скрытого передвижения под городом. Ходы, над которыми позже ставили базилики, со временем превратились в такие вот оссуарии[29].
— А рисунки? — живые звуки человеческих голосов в древнем могильнике несколько приободрили юношу.
— Оставлены первыми истианами, собиравшимися тут во время гонений языческих императоров. Можно сказать, что это первые истианские церкви, где контийцы поклонялись истинному богу. Вон там раньше, по преданию, хранились мощи святого Августина, — Лукка указал фонарём на мраморные колонны, вырезанные в стене, и пыльный саркофаг у их подножья. Полукруглый свод каменной гробницы покрывали фрески с изображением ангелов и райских кущ.
— И где теперь эти мощи? — поинтересовался Джулиано.
— В Папском городе. Отсюда вынесли все мало-мальски значимые святыни ещё за много лет до чумы. Веке в восьмом, когда истианство стало повсеместно набирать силу.
По разбитой лесенке братья опустились на уровень ниже и остановились у железной решётки, преграждавшей вход к просторной кубикуле[30]. Запах разложения стал заметно ощутимее. Здесь просто невыносимо смердело недавней смертью. Джулиано сморщился. Лукка толкнул железные прутья, и решётка с пронзительным скрипом отворилась внутрь. Братья вошли в высокое помещение, до потолка заполненное нишами, вырезанными в мягком туфе. Все они были завалены человеческими останками разной степени разложения, обёрнутыми в желтоватые саваны. На ближайшем расколотом саркофаге покоилось самое свежее тело, не успевшее испачкать спелёнывающую его ткань следами распада.
— И чего ради мертвецов в такую даль затаскивают? — спросил Джулиано, зажимая нос.
—
Поставив фонарь на мраморный ящик, Лукка забрал у брата мешок. Из мешка он достал плотный отрез льна и расстелил ткань на полу.
— Помоги мне. Бери его за плечи и перекладывай на покрывало.
— Зачем тебе тело? — сдавленным голосом поинтересовался Джулиано.
Отвратительные миазмы, исходящие от лежалых покойников, скрутили ему желудок. Юноша сглотнул, из последних сил пытаясь удержать свой ужин.
— Не мне, а одному достойному сеньору, — тёмные глаза Лукки улыбались. — Он занимается анатомированием, и честным способом тело ему не получить.
— А мы тут причём? Неужто у твоего кардинала мало слуг, подходящих для выполнения грязной работы? — удивился Джулиано.
— Слуг много, подходящих мало. Никто по доброй воле не хочет совать голову в пасть Псам господним[31]. Но тебе вроде бы не привыкать, Ультимо? Да и с покойницами ты уже имел дело…
Широкая улыбка Лукки в пляшущих тенях фонаря помстилась Джулиано хищным оскалом.
Подумать только, чёртов монах его сразу заложил! Причём не кому-нибудь, а родному брату.
Джулиано сглотнул, чувствуя, как на его горле сжимается невидимая длань благостной матери церкви во главе с викарием кардинала Франциска. Юноша скрипнул зубами и взялся за саван покойника. Мёртвая холодная плоть, казалось, обожгла пальцы даже сквозь грубую дерюгу.
Вдвоём они быстро сгрузили тело на грубый кусок ткани, служивший неким подобием носилок, и, пригибаясь под весом ноши, потащились назад. Покойник оказался тяжёл, как столетнее бревно, и столь же гибок — закостеневшие конечности не гнулись. Лукке, шедшему впереди и освещавшему дорогу, приходилось сложнее, потому что нести покрывало он мог только левой рукой. Вторая держала фонарь.
Несколько раз они останавливались, чтобы викарий мог размять занемевшую кисть. Джулиано старательно молчал, силясь придумать какую-нибудь изощрённую каверзу в качестве мести отцу Бернару, но пока на ум приходили одни только грязные ругательства.
Медленное передвижение в затхлых коридорах мрачной усыпальницы заставило Джулиано потерять счёт времени. Юноша даже вздрогнул, когда кто-то окликнул Лукку из темноты.
— Всё в порядке? — голос монаха звучал испуганно.
— Да, отче, всё благополучно, — отозвался старший брат.
— И меня бог миловал, — забормотал отец Бернар. — Только страху натерпелся, ей-ей. Сижу на камне, вас поджидаю, а мне из кустов как угукнет — клятые филины. Думал, отдам богу душу или портки замараю. И луна ещё за тучу, как назло, спряталась. Темно, хоть глаз коли. Жутко тут одному. Мерещиться уже всякое стало. Камни поползли, да статуи задвигались.
— А вы бы помолились, — предложил Лукка, разминая запястье.
— Ох, сеньор Лукка, я пытался, да язык словно отняли. Только и мог, что святым крестом нечисть отпугивать.