Искра жизни. Последняя остановка.

Ремарк Эрих Мария

— Да…

— В Америке? И вернулся оттуда?

— Это было двадцать пять лет назад.

— Ты вернулся? — Лебенталь уставился на Агасфера. — Неужели такое бывает?

— Я тосковал по дому. В Польше.

— Знаешь что… — Лебенталь осекся. Для него это было уже чересчур.

XX

Погода разгулялась к утру, и наступил серый день; лучи света утопали в молокообразных облаках. Молний больше не было; но откуда-то из-за леса все еще

доносились далекие и глухие раскаты грома.

— Странная гроза, — сказал Бухер. — Когда она кончается, обычно видны зарницы и не слышен гром; здесь же все наоборот.

— Может, гроза вернется, — проворчал Розен.

— Почему вдруг она должна вернуться?

— У нас дома грозы иногда по нескольку дней ходят между горами.

— Здесь нет котловин. Там только одна линия и та пролегает не очень высоко.

— У тебя есть другие заботы? — спросил Лебенталь.

— Лео, — спокойно проговорил Бухер. — Лучше подумай о том, как нам раздобыть что-нибудь пожевать. Пусть будет хоть кожа от старого ботинка.

— Еще какие-нибудь поручения? — спросил Лебенталь, оправившись от удивления.

— Нет.

— Прекрасно. Тогда последи за тем, что ты болтаешь! И ищи себе корм сам, молокосос! Неслыханная наглость, вот и все.

Лебенталь попробовал сплюнуть, но во рту пересохло, а вставная челюсть выскочила от напряжения. В последний момент он успел подхватить ее и поставить на место.

— Это все оттого, что ради вас каждый день рискуешь своей шкурой, — проговорил он сердито — Упреки и приказы! Потом еще явится Карел со своими поручениями.

Подошел Пятьсот девятый.

— Что у вас тут?

— Спроси пот его. — Лебенталь показал на Бухера — Раздает приказы направо и налево. Я не удивлюсь, если он захочет стать старостой блока.

Пятьсот девятый посмотрел на Бухера. «А он изменился, — подумалось ему. — Хоть и не очень бросалось в глаза, он все же изменился».

— Ну, и что тут на самом деле приключилось? — спросил он.

— Абсолютно ничего. Мы просто разговаривали о грозе.

— Что вам далась эта гроза?

— Ничего. Странно только, что все грохочет гром. При этом не видно ни молнии, ни облаков. Повис серый туман. Но это ведь не грозовые облака.

— Проблемы! Гром есть, а молнии нет, — прокряхтел со своего места Лебенталь. — Совсем с ума сошел!

Пятьсот девятый посмотрел на небо. Оно было серым и вроде бы безоблачным. Потом он прислушался. — Грохочет дейст… — Он замолчал и вдруг прислушался всем своим телом.

— Ну, вот еще один! — проговорил Лебенталь, — Сегодня мода на сумасшествие.

— Спокойно! Черт возьми! Успокойся, Лео!

Лебенталь замолчал. Он понял, что речь идет уже не о грозе. Он наблюдал за Пятьсот девятым, который напряженно вслушивался в далекое грохотание. Теперь все молчали и прислушивались.

— Послушайте, — проговорил Пятьсот девятый медленно и так тихо, словно боялся что-то

упустить, говоря громче. — Это не гроза. Это…

— Что это? — Рядом с ним стоял Бухер. Оба смотрели друг на друга, вслушиваясь в доносившееся грохотание. Грохотание стало чуть сильнее и потом утихло.

— Это не гром, — проговорил Пятьсот девятый. — Это… — Он подождал еще мгновение, потом огляделся кругом и сказал все еще очень тихим голосом: «Это артиллерийская канонада».

— Что?

— Артиллерийская канонада. Это не гром.

Все пристально смотрели друг на друга.

— Что у вас тут? — спросил появившийся в дверях Гольдштейн.

Все молчали.

— Ну, что вы там окаменели?

Бухер обернулся.

— Пятьсот девятый говорит, что можно слышать артиллерийскую канонаду. Фронт уже недалеко отсюда.

— Что? — Гольдштейн подошел ближе. — На самом деле? Или вы просто выдумываете?

— Кто станет болтать вздор? Вопрос такой серьезный.

— Я имею в виду: вы не заблуждаетесь? — спросил Гольдштейн.

— Нет, — ответил Пятьсот девятый.

— Ты что-нибудь в этом понимаешь?

— Да.

— Бог мой. — У Розена передернулось лицо. И он вдруг разрыдался.

Пятьсот девятый продолжал прислушиваться.

— Если изменится направление ветра, слышно будет еще лучше.

— Как ты думаешь, это далеко отсюда? — спросил Бухер.

— Точно не скажу. Километром пятьдесят. Шестьдесят. Не больше.

— Пятьдесят километров. Это ведь недалеко.

— Нет. Это недалеко.

— У них, видимо, есть танки. Все может произойти быстро. Если они прорвутся, как ты думаешь, сколько им потребуется дней… может, всего один день… — Бухер осекся.

— Один день? — повторил Лебенталь. Что ты на это скажешь? Один день?

— Если они прорвутся. Вчера еще ничего не было. А сегодня уже слышно. Завтра они могут приблизиться. Послезавтра или после-послезавтра…

— Не говори! Не говори этого! Не своди людей с ума! — вдруг воскликнул Лебенталь.

— Это возможно, Лео, — проговорил Пятьсот девятый.

— Нет! — Лебенталь хлопнул ладонями по лбу.

— Что ты имеешь в виду, Пятьсот девятый? — лицо Бухера было мертвенно бледным, взволнованным. — Послезавтра? Или через сколько еще дней?

— Дни! — вскрикнул Лебенталь и опустил руки. — Как теперь может идти счет на дни? — бормотал он — Годы, целая вечность, а теперь вы сразу заговорили о днях, днях! Не врите! — Он подошел ближе. — Не врите! — прошептал он. — Я прошу вас, не врите!

— Кто будет в таком деле врать?

Пятьсот девятый обернулся. Сзади вплотную к нему стоял Гольдштейн. Он улыбался.

— Я тоже слышу, — проговорил он. Его зрачки расширялись и расширялись, становясь все более черными. Улыбаясь, он поднимал руки и ноги, словно желая пуститься в пляс, но потом вдруг улыбка исчезла с его лица, и он повалился ничком.