Искушение
Шрифт:
Когда он успел их столько сделать? Или я до такой степени погрузилась в дела, ничего и никого не замечая вокруг? Да, выходит, что все так и есть. Мальчик вырос, стал мужчиной, но вот только визуально, шутки у него остались подростковые.
Про колбасу было некрасиво.
Но ничего, я переживу, хотя нужно было влепить вторую пощечину, но тогда бы этот жест мог бы быть расценен иначе. Макс провоцировал, вызывал меня на эмоции, но я так давно научилась их топить и скрывать, прячась за маску безразличия
Даже противно стало, что во время минутного самоудовлетворения я представила этого мальчишку, своего пасынка.
Жесть, как бы можно было выразиться.
Ушла, не дожидаясь ответа, даже про таблетки забыла, но перед этим мы долгие секунды сверлили друг друга взглядами. Должна признать, что тело у Макса красивое, даже представила сразу, сколько женщин от семнадцати до, может быть, даже преклонного возраста пускают на него слюни.
Противно стало.
Ушла к себе, легла, укрывшись одеялом, сон не шел, мысли скакали в голове, как овцы, через забор которых я пыталась считать. Как сморило,и не поняла, провалилась в бездну, в которой я бежала за удаляющимся силуэтом мужчины через туман и легкий дождь.
Я кричала, звала его, плакала, просила остановиться, подождать меня. Но он даже не обернулся, не замедлил шаг, словно я была чужая, не нужна ему. Это был Иван, я была уверена, я чувствовала его.
Проснулась в слезах, в отвратительном настроении и с головной болью. Зря приехала, сидела бы на Севере, в филиале, имела персонал, который уже ненавидит меня. Там, наверно, вечеринку устроили, тамаду пригласили, гуляют, празднуют, что Инга Владимировна уехала, эта сука недотраханная, стерва и горгона.
В квартире было тихо, наверное, Максим еще спал, нужно было приготовить завтрак, в холодильнике нашлись продукты для каши. Но первым делом сварила крепкий кофе, несмотря на головную боль, пила его, смотря в большое панорамное окно на пасмурный день, моросящий дождь и туман, не отпускающий город.
Так же, как этот туман, меня не отпускает прошлое. До боли, как кислота, проникающий в кожу, в сосуды, в гости. Она немного ослабла, как челюсти дикого зверя, который немного устал держать меня за горло своими острыми зубами.
Три года я живу в таком состоянии после гибели Ивана, в этом мареве, отвлекая и нагружая себя работой, забывая, что я женщина, молодая еще, довольно привлекательная, это уже с точки зрения мужчин, общающихся со мной. Марина права, нужно выбираться из этого болота, из своей конуры, удобного положения, своего укрытия.
Каша убежала, на всю квартиру распространился запах гари, сработала пожарная сигнализация, я начала открывать окна, звонить на пульт дежурного, объяснять, что мы не горим. Не хватало мне здесь еще мужчин с пожарными гидрантами.
– Да… еб… что здесь произошло?
– Каша убежала.
–
– Умею.
Машу полотенцем, бросаю взгляд на Макса, он почти голый, на нем только боксеры. Мощные икры, татуировки, взъерошенный, заспанный и, конечно, не на учебе.
– Заметно.
– Можно было одеться.
– Я дома и хожу как хочу.
Дыма нет, но запах остался, вытираю тряпкой плиту, окно открыто, по кухне гуляет холодный ветер, ноги мерзнут. Чувствую на себе взгляд Макса, но не оборачиваюсь. Надо было самой одеться скромнее, а не в короткие шорты и майку.
– На учебе не на дно?
– Не надо.
– Ты хоть еще учишься?
– Учусь.
Странно, что нет подколов и пасынок на удивление тих.
– Брось, домработница все уберет.
– Не люблю оставлять после себя грязь. Закрой окно, холодно.
Макс не двигается, позади гремит чашка, оборачиваюсь, парень допивает мой кофе, без какого-либо смущения разглядывая меня. По коже бегут мурашки, но я сама, отложив тряпку, рассматриваю Макса в дневном свете. Когда он успел стать таким?
Надменный взгляд, но с долей иронии, он осматривает меня, как кусок стейка на обед, думая, приготовить с кровью или сделать более сильную прожарку.
– Нравится? —Улыбка, расслабленная поза.
Я понимаю, о чем он:
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Ложь. Твои соски говорят о другом.
– Не обольщайся, холодно, я же прошу закрыть окно.
Делаю это сама, поднимая руку, закрывая раму. Макс молчит, продолжает сидеть.
– Омлет будешь?
– Да. С беконом.
Вздыхаю, но надо чем-то себя занять, готовлю новый завтрак, хлопая холодильником. На мой телефон приходят сообщения, потом посмотрю.
– Свидание?
– Что?
– У тебя свидание вечером, Маринка написала.
– Тебе не говорили, что нехорошо читать чужие сообщения?
– Кто он?
Максим не слышит моего вопроса, отбираю у него телефон, Марина действительно прислала несколько сообщений, они высветились на экране, а этот паршивец прочел.
– Иди умойся, завтрак почти готов.
– Мне сказать тебе: «Хорошо, мамочка»?
Не понимаю эту перемену настроения, но Макс мог и раньше ни с чего вспылить, дернуться, уйти к себе. Особенно было трудно, когда Иван нас познакомил, ему было тринадцать, паршивый возраст. Он мог устроить истерику или молчать днями, делать вид, что не замечает меня, а я из кожи вон лезла, чтобы понравиться мальчику, быть ближе, стать не матерью, а хотя бы другом.
Лучше бы я этого не делала, просто бы стояла в стороне. Но мне ведь надо было расположить к себе мальчика, чтобы Иван был спокоен и сам не нервничал. Правду говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.