Искушенный Декабрем
Шрифт:
Но всегда кажется, будто этого не достаточно, чтобы заполнить пустоту и передать дух. В это время года я чувствую себя одиноким, и это не так легко игнорировать, как в любой другой день года. Я тоскую по чему-то, что не знаю, как определить или объяснить. В этом году эта пропасть кажется как никогда большой. Просто чего-то не хватает.
Как только я увидел Декабрину Ретт, смотрящую на меня с этой фотографии, то понял, чего мне не хватало. Или кого. Вороноволосая красавица, которая помогает мне успокоиться,
До сегодняшнего дня я никогда не позволял себе думать о ней как о чем-то большем, чем свет в темноте. Боже, я же не полный кретин. Но она всегда была со мной в каком-то смысле. Воспоминания о её смехе успокаивают меня. Воспоминания о её улыбке облегчают тревогу в моей душе. Я, блядь, не могу этого объяснить, да и не пытаюсь.
Я также никогда не думал, что увижу её снова… пока не открыл ту папку и не увидел её фотографию, смотрящую на меня. Она выросла. Черт возьми, она выросла в невероятную красавицу. Небесно-голубые глаза и фарфоровая кожа делают её по ангельски прекрасной. Но эти изгибы созданы для греха.
Почему она притворяется своей сестрой?
Эту загадку мне бы очень хотелось решить.
Я отворачиваюсь от окна и иду к своему столу, чтобы ещё раз пролистать её заявление. Ни одно из сведений, содержащихся в нём, не совпадает с тем, что я знаю о ней. Её имя, день рождения… всё не то. Единственная часть, которая соответствует действительности — это фотография.
Переговорное устройство, соединяющее меня со столом Руби, жужжит.
— Она на подходе? — спрашиваю я, нажимая на кнопку интеркома.
— Нет. Она занята с отделом кадров. Пройдет не меньше часа, прежде чем она сможет подняться сюда.
— Черт возьми.
— Не ругайся на меня, Аларик Джеймс Пэрриш, — говорит Руби с возмущением в голосе. — Сегодня ты будешь отвечать на свои чертовы звонки.
— Черт. Извини, — я гримасничаю, проводя рукой по волосам. Мне нужно успокоиться, пока Руби не надрала мне задницу, а потом не отправила Блейза делать то же самое. — Просто отправь её наверх, когда она закончит, — я сделал паузу. — И почему бы тебе не заказать обед в том тайском месте, которое любишь сегодня? Я угощаю.
— Ну вот, теперь ты благоразумен, — фыркает Руби, заставляя меня улыбнуться. — Доброго утра, дорогой.
Я отпускаю кнопку интеркома, тупо уставившись в стену. А потом, пробормотав проклятие, выскальзываю из кабинета, чтобы поговорить с Блейзом. Если Декабрина притворяется Джиллиан, я не хочу, чтобы он уволил её до того, как у меня появится шанс выяснить причину.
— У нас лиса в курятнике, — объявляю я, вваливаясь в его кабинет.
— Кто, черт возьми, связался с нашими дизайнерами? — спрашивает Блейз, сурово нахмурив брови, когда поднимает свою темную голову от компьютера. За спиной у него — заслон из облаков, и он выглядит Зевсом, отдыхающим на горе Олимп. — Если он сексуально домогается их, убери его жалкую задницу отсюда, Аларик.
— Что? Кто сказал, что
— Ты сказал.
— Не говорил. Я сказал, что у нас лиса в курятнике.
— Это значит, что среди жертв бродит хищник, — говорит Блейз.
— Ладно, очевидно, это означает не то, что я думал, — бормочу я, проводя рукой по подбородку.
Я просто думал, это значит, будто происходит что-то необычное, будто лиса там заводит друзей или ещё какую-нибудь хрень. Очевидно, я никогда не жил на ферме.
Мой старший брат вздыхает, сжимая переносицу.
— Даже не хочу знать, что именно ты считал смыслом.
Ну, черт. Он сегодня ворчливый ублюдок. Не то чтобы я был удивлен. Он такой с тех пор, как к нам пришла работать наша новая модель — Джорджия Диллард. Он влюблен в неё, и за этим было бы забавно наблюдать, если бы он не был таким чертовски раздражительным по этому поводу. Ему нужно разобраться со своими делами и заявить на неё права, но он упрямится. Рано или поздно он сломается.
Надеюсь, я буду рядом, чтобы увидеть момент, когда это произойдет. Она делает все, что в её силах, чтобы он оказался там. Очевидно, она тоже влюблена в него. Они танцуют друг вокруг друга, словно в «Щелкунчике».
— Среди нас есть артист.
— О чем ты, блядь, говоришь? — спрашивает Блейз. — И перестань говорить загадками.
— Я говорил идиомами.
— И этого не делай, — бормочет он, откинувшись в своем кресле со скрещенными руками. Он пристально смотрит на меня. — У некоторых из нас есть работа.
— Я работаю, — протестую я, ухмыляясь ему с противоположной стороны его стола. Он любит поносить меня за то, что я ничего здесь не делаю, а я люблю притворяться, что ни хрена здесь не делаю, но мы оба знаем, что без меня это место развалится на части.
Блейз не умеет общаться с людьми. Он занимается бизнесом. Я делаю наших людей счастливыми и общаюсь с лучшими из них. Я знаю каждого сотрудника по имени. Знаю, кто работает в здании, а кто берет отпуск. Я знаю, кто лучше работает под давлением, а для кого стресс нужно свести к минимуму. Каждую сделку, которую мы заключили, я помог подготовить.
— Работай больше, раздражай меня меньше, — ворчит он.
— Да ну нафиг. Сейчас сезон отпусков, — я ставлю ногу на край его стола и получаю от него укоризненный взгляд. — Единственная тяжелая работа, которую я делаю — это слежу за тем, чтобы рождественская вечеринка была проведена, а ты не вкалываешь до смерти над этой гребаной кампанией.
— Я не работаю над этим до смерти.
Не работает. Может, Блейз и не умеет общаться с людьми, но он чертовски хороший босс. Здесь все счастливы. Все его любят. Дизайнеры и подающие надежды люди стекаются, чтобы заполнить открытые вакансии в тех редких случаях, когда кто-то уходит. Но это моё Богом данное право — держать его в узде.