Искусство и его жертвы
Шрифт:
ГОЛУБКА И БАБОЧКА
Посвящается моей милой сестрице Лизе Пушкиной, в замужестве Сонцовой
Однажды Бабочка Голубке говорила: "Ах! Как ты счастлива! Твой Голубок с тобой! Какой он ласковый! Как он хорош собой! А мне судьба определила Совсем иначе жить: неверный Мотылёк Все по лугам летает — То Незабудочку, то Розу выбирает, А я одна сижу". — "Послушай, мой дружок, — Голубка отвечала, — Напрасно, может быть,И племянник, хорошо зная тетю Лизу и ее семью, хлопал дяде вместе со всеми от души. Декламация длилась минут сорок, а потом Василии Львович сказал:
— Добрые друзья, не желаю злоупотреблять вашим расположением ко мне. Я хотел бы завершить свое выступление. Только напоследок, на закуску, если можно так выразиться, я желал бы предоставить слово моему племяннику Александру. В мае нынешнего года он отпраздновал свое двенадцатилетие. И теперь, по решению семейства Пушкиных, я везу его в Петербург для вступления в созданный его величеством Царскосельский Лицей. Мать его, а моя невестка, Надежда Осиповна, в девичестве Ганнибал — внучка того самого знаменитого Абрама Петровича Ганнибала. И, на мой взгляд, Александр вобрал в себя лучшие таланты русского и абиссинского народов… Мальчик мой, прочитай для высокого нашего собрания что-нибудь из своего, сделай одолжение…
Сашка встал, вышел на середину гостиной, поклонился. Был он одет, скорее, по-детски, нежели по-взрослому, в курточке и рубашке апаш; порванные шпицем брюки мастерски зашиты Анной Николаевной. Худенький и немного неуклюжий, он смотрел на всех взволнованными голубыми глазами; смуглая кожа и копна кудряшек выдавала его африканские корни. Отрок проглотил комок в горле и проговорил нетвердым голосом:
— Господа, я действительно, как и дядюшка, на досуге пишу стихи… Но они все несовершенны… и к тому же на французском языке… Честно вам признаюсь: до пяти лет я не говорил по-русски абсолютно, лишь стараниями бабушки моей Марии Алексевны и няни… Впрочем, Бог с ними. Просто объясняю, отчего по-французски… Я прочту вам стихотворение, сочиненное мною третьего дни в городе Клину, для альбома девиц Бурцовых, дочек сослуживца моего дядюшки. И заранее прошу извинить мое литературное дилетантство…
Он продекламировал те стихи о "солнцах" из Клина, "озаривших его душу". Вышло очень мило. Публика смеялась и хлопала, а Сеславин выкрикнул: "Браво, браво! Новому пииту России виват!" Выглядело это по отношению к 12-летнему мальчику очень забавно. Ведь никто не знал, что пройдет совсем немного времени, и… Впрочем, это уже другая история.
Дядя поздравил Александра с превосходным дебютом. Тот, конфузясь, благодарил. Подошла и Прасковья Васильевна:
— Мон шер ами, вы были неподражаемы! Но скажите, в самом деле вы влюбились в одну из Бурцовых?
Сашка еще более смутился, начал лепетать, что сначала был влюблен натурально… в тот момент… но теперь, в Вышнем Волочке, все переменилось…
Милюкова смотрела на него иронично, а потом, наклонившись, по-матерински поцеловала в щечку. И подросток, наклонившись, поцеловал ей руку. Не замедлив подумать: это знак, она хочет, чтобы я вернулся к ней после Лицея; да, придется практиковаться в стрельбе из пистолета…
Всех пригласили к ужину. Но у Пушкина-младшего аппетита не было, он сумел улизнуть из-за общего стола после третьей перемены и укрыться у себя в комнате. Половину ночи его трясло.
Выехали засветло,
Сашка поначалу клевал носом, а когда переехали через Березайку, сразу проснулся и сказал, что неплохо было бы перекусить. Но Василий Львович ответил: нет, нет, некогда сейчас, дотерпи до Валдая еще чуток, там и поедим как следует, отдохнем, попаримся. И прочел племяннику небольшую лекцию о Валдае: патриарх Никон (тот, с которого начался раскол в Церкви), лично выбирал место для Иверского монастыря на одном из островов здешнего озера, приговаривая: "На небе — рай, а на земле — Валдай"; а еще город славен знаменитыми валдайскими колоколами и колокольчиками; а еще своими фигуристыми красавицами. На последнее утверждение Анна Николаевна не преминула заметить: "Нешто вы, дорогой Василий Львович, предпочтете мне нынче фря валдайскую?" Дядя поспешил развеять ее сомнения: "Ах, как можно, Нюшенька любимая, ты моя единственная, свет в окошке. — А потом добавил: — В баню мы с тобою вместе и пойдем, там такие есть, для семейных пар". Сашка благоразумно молчал. Думал о своем и Игнатий, глядя в каретное окошко куда-то вдаль; в Вышнем Волочке он купил себе новую трубку, но она была еще мало прокурена и не доставляла ему удовольствия, как сгорая.
В город въехали вскоре после полудня. Постоялый двор был большой, рядом с путевым дворцом Екатерины Великой, и по раннему времени номеров свободных оказалось достаточно. Хорошо позавтракав, путники легли отдохнуть, а Василий Львович отправил Игнатия справиться насчет бань, нужно было договориться о двух — для четы хозяев и для племянника с камердинером. Дядя так и сказал слуге: "Направляю Александра Сергеевича под твою опеку. Он в подобных мыльнях еще не бывал, и, пожалуй, братец, сделай так, чтобы все выглядело пристойно. Ты меня понимаешь? Он пока младенец, и не надо ему вкушать плодов со Древа Познания прежде срока". А Хитров при этом развел руками: "Понимаем, барин, как не понимать! Не тревожьтесь зряшно: оградим барича от валдайских безобразиев".
Баню для Василия Львовича и его возлюбленной затопили тут же, рядом с постоялым двором, и они отправились париться первые, поручив Маргошу заботам камердинера. А вернувшись, чистые, румяные и веселые, отпустили его и Пушкина-младшего во вторую, до которой топать пришлось минут десять по кривым улочкам, убегавшим к озеру.
— Отчего нельзя было остаться в той же, где дядя? — удивился племянник.
— Да какая ж там баня, — сморщился слуга. — Шику много, а пару мало. Разве только помыться — удовольствиев никаких. Да и то сказать: для семейных пар предназначено, для проезжих благородий.
— А у нас теперь?
— А у нас попроще, да позанимательней будет. Сами, барич, скоро увидите.
Подошли к калитке ладного деревянного дома, утопающего в зелени. Позвонили в колокольчик. На крыльце появилась дебелая баба в цветастом сарафане; волосы ее были убраны под платок, завязанный на затылке. Широко улыбаясь, поплыла навстречу, грациозно покачивая широкими бедрами; грудь её огромная, словно два арбуза, сильно колыхалась при ходьбе. Звали хозяйку Дуня.
— Заходитя, заходитя, гости дорогие, — ворковала она, отпирая калитку. — Заждалися ужо. Двум другим отказали путникам, ожидаючи вас.
— Ничего, не обидим, — успокоил ее Игнатий, пропуская барича вперед. — Дочка-то появится?
— А то как же ж, коль уплочено, — подтвердила Дуня. — Дочка для их благородия, а уж я-то с тобою.
Сашка до конца не понимал, о чем речь, но догадывался смутно и от предвкушения чего-то необычного и запретного тихо обмирал.
Вышла дочка — чуть постарше Сашки — худощавая и немного бледная, белая коса ниже пояса. Посмотрев на Пушкина-младшего, быстро опустила глаза. Мать сказала ей: