Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
— Ты так и не сказал, что же ты написал на бумажках?
— Хочу гоночный велосипед.
— А ты его в самом деле хочешь?
— Как тебе сказать, конечно, не против, но чтобы я спал и видел этот самый велосипед, так это — простите-подвиньтесь. Могу и без него прожить. Потом еще написал: «Хочу поехать в Австралию или на Азорские острова», и еще: «Хочу живого дельфина».
— А ты все это написал понарошку или тебе этого в самом деле хочется? — спросила Лошадь.
— Ну и приставучая же ты! — не выдержал я. — Я
— А я бы хотела живого дельфина, — сказала Лошадь. — И чтобы он жил в ванной, под боком.
— В ванной? Тогда ты бы не смогла мыться.
— Ну что ж, я бы ходила в баню. Мама рассказывала, что когда-то, когда она была такая, как я, у них не было ванной и она ходила в баню.
— Ну и что с того? — спросил я.
— Ну и ничего, — сказала Лошадь. — Моя мама не хуже, а даже, наоборот, лучше очень и очень многих…
— Бабкин тоже ходила в баню, — сказал я, — в Сандуны, и старик тоже иногда ездит туда специально париться.
— Кто? — спросила Лошадь.
— Старик, в общем, мой папа.
— Понятно, — сказала Лошадь.
— А бабкин поверила мне, что я вправду хочу гоночный велосипед.
— И что же?
— Она боится, что начну ездить на таком велосипеде.
— Почему боится?
— Наверное, не хочет, чтобы я разбился. Ей всегда кажется, что я могу разбиться, утонуть, попасть под машину, сломать ногу или еще что-нибудь в этом роде.
— И моя мама не лучше, — сказала Лошадь. — Все они, наверное, такие: если я прихожу из школы минут на двадцать позднее, она просто с ума сходит, звонит дежурному по городу или в бюро несчастных случаев.
— А в кинотеатр «Россия» она не звонит? — спросил я.
Лошадь не успела ответить, потому что вошла Мурзилка, ее младшая сестра, существо бесцеремонное, предельно избалованное и, на мой взгляд, глупое донельзя.
— Вот какие, — немедленно захныкала Мурзилка, — без меня весь крыжовник слопали…
— Не реви, тебе тоже оставили, — сказала Лошадь.
Я недолюбливаю Мурзилку и вообще подобные разговоры не переношу, поэтому я сделал вид, что в упор не вижу Мурзилку, поднялся и кивнул Лошади.
— До завтрева…
— До завтрева, — ответила Лошадь.
Не доходя до моего дома, я увидел старика. Он прохаживался по тротуару, поглядывая по сторонам.
Я подбежал к нему.
— Привет, па!
— Привет, — сказал он. — Я тут был неподалеку, на Стромынке, звонил тебе, но никто не ответил.
Нет, он не притворялся. Я видел, что он радуется, увидев меня.
— У тебя все в порядке? — спросил он.
— Все нормально, — ответил я. — Идем к нам, да?
Я спросил и испугался. Вдруг мама дома, к чему же им в таком случае встречаться? И еще я испугался, вдруг он поймет, что я боюсь за него.
— Давай походим немного по улице, — сказал
— Давай, — согласился я.
Он спросил:
— А ты, часом, не хочешь кушать?
— Кушать — нет, — ответил я. — А вот что касается мороженого…
На соседней улице находилась стекляшка, в которой помещалось кафе-мороженое, мы со стариком не раз уже бывали там. В этом кафе было тихо, прохладно и почти всегда пустынно. Должно быть, план там горел синим пламенем, но ведь давно уже известно: что хорошо одним, то не годится для других, мне эта пустынность была как нельзя больше по душе, особенно сегодня.
Мы сели за наш любимый столик возле окна, старик заказал для меня две порции фруктового мороженого — клубничного, вишневого, абрикосового, кроме того, еще пломбир крем-брюле. А себе рюмку коньяка и пачку печенья.
Я лениво ковырял ложечкой ледяные сладкие шарики и думал, о чем старик хочет говорить со мной. Может, скажет:
— Поскольку ты мне не сын, а я тебе не отец, мы больше никогда не будем видеться…
Или так скажет:
— Не верю, что ты мне не сын. Этого не может быть…
Старик отпил из рюмки коньяк.
— Я уезжаю на несколько дней в Пермь, — сказал он. — А может быть, задержусь там еще немного…
— На сколько? — спросил я.
— На неделю, не больше.
Я спросил:
— Как ты вообще?
— Вообще ничего, — ответил он.
Вспоминая потом об этой встрече, я снова удивлялся самому себе: почему это я опять сказал ему: «Идем к нам?» Ведь я боялся, очень боялся слов, которые он мог бы сказать мне. Или я хотел ускорить этот страшный момент?
— Да нет, ни к чему, — ответил старик. — Не стоит.
Я заставил себя очень ясно и открыто посмотреть на него.
— Почему не стоит?
— Мы с мамой немного повздорили.
Он улыбнулся.
— Знаешь, эти женщины, от них всегда можно ждать чего-нибудь самого неожиданного…
Он и раньше обращался со мной как равный и теперь тоже говорил как мужчина с мужчиной, и это, само собой, не могло не нравиться мне.
У него были, как мне показалось, спокойные глаза, даже, может быть, чересчур спокойные. Каждая черта лица мне была хорошо знакома, изучена до конца: и высокие скулы, и седина на висках, и острые, слегка просвечивающие на свету розовые уши.
Очень захотелось посмотреться в зеркало, проверить, похож ли я на него. Мне всегда казалось, что мы схожи с ним. У меня глаза другого цвета, но разрез у нас одинаковый, широкий, и над верхней губой у меня тоже, как и у него, ложбинка, а волосы совершенно одинаковые, что у него, что у меня, гладкие. Правда, он много темней, чем я, ну и что с того? Бабкин утверждает, что в молодости у него были совершенно светлые волосы, даже еще светлее, чем у меня сейчас. А с годами они все больше темнели, и, наверное, я тоже со временем стану темноволосым.