Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
Я ответил:
— Нет, не ошиблись.
Что еще мог я сказать? Правдолюбивая Кораблева окончательно сразила меня и теперь откровенно наслаждалась своей победой.
— И ты меня видел, — продолжала она неумолимо. — Я еще удивилась, почему это ты видишь меня и не здороваешься? Или, может быть, мартышка к старости…
Она не докончила, придвинула к себе чашку, шумно отхлебнула уже остывший чай.
Мы все молчали. Тая вынесла на кухню грязные тарелки, потом вернулась
— Валерия Петровна, я вам подолью горячего чаю. Хотите?
— Не откажусь, — ответила Кораблева и, пока Тая наливала ей в чашку горячий свежезаваренный чай, заговорила снова: — Со мной лучше не связываться. У меня память хрустальная, все сразу отражает. Уж если я сказала — двадцать третьего, значит, двадцать третьего, это уж, будьте спокойны, как в аптеке! Значит, Василий Прокофьевич скончался двадцать третьего же? Когда? Утром? Днем?
— Вечером, без десяти шесть, — ответила Таина мать.
— Понятно, — сказала Кораблева.
Я сидел, не поднимая глаз. Вот оно, заслуженное наказание за мою подлость! Или нет, это не только подлость, но и предательство? Какие же слова отыскать для своего оправдания? Что сказать? Чем объяснить все, что было?
Вскоре Кораблева ушла. Довольная, она всегда лучилась радостью, когда удавалось кому-нибудь хорошенько напакостить, она даже мне улыбнулась и пожелала хорошо учиться в текущем году.
Тая закрыла за нею дверь и снова вернулась в комнату. Ее мать сказала:
— Таинька, я пойду спать…
— Хорошо, мама, — сказала Тая. — Спокойной ночи.
Мать кивнула мне, она была все-таки воспитанной дамой, и потом я находился в ее доме, но я знал, что с этой минуты она прочно возненавидела меня. Мы с Таей остались вдвоем.
Я молчал, не знал, что сказать, как вообще начать разговор. Тая тоже молчала. И тогда я решился, чтобы как-то прервать это тягостное молчание.
— Тая, — сказал я. — Послушай, тут ведь все не совсем так, тут вот как было…
Она взмахнула рукой, как бы отметая все то, что я говорил.
— Не надо, Валя, — сказала она просто. — Не надо ничего говорить… — Помолчала и добавила: — Я ж тебя, как видишь, ни о чем не спрашиваю…
— Я знаю, — сказал я. — Все понятно. Но выслушать-то меня ты, надеюсь, можешь?
Она спросила устало:
— Выслушать? Зачем?
И впервые посмотрела на меня, а до того, я видел, она избегала встречаться со мною взглядом. В глазах ее я увидел непритворную усталость и еще горечь, бесконечную, неистребимую, отчаянную горечь.
— Я всегда не любила выяснять отношения, — сказала Тая. — Должно быть, ты успел заметить эту мою особенность.
— Успел, — сказал я. —
Она медленно покачала головой. А я подумал: «Вот и не надо ничего! Что я могу сказать? Ничего не надо придумывать, она же все равно ничему не поверит…»
Мне кажется, только сейчас до меня дошло, что и в самом деле не следует искать какие-либо извинения для своего поступка, придумывать некие, весьма, да, весьма, как же иначе, уважительные причины…
Тая не выносила выяснять отношения. Она любила меня, я знал, что я ей дорог, бесспорно, дорог, но она не простит мне.
Никогда не простит, потому что я предал ее. В самый тяжелый день ее жизни я оставил, не поддержал ее, не был вместе с нею, а сидел в театре с какой-то чужой бабой…
Так думал я, мысленно ставя себя на место Таи, а она все молчала, и было так тягостно сидеть вдвоем в тихой комнате, и молчать, и не смотреть друг на друга.
Наконец я не выдержал, спросил:
— Так что, мне уйти?
Она не ответила.
— Уйти? — повторил я. — Совсем? Да?
Она сказала, глядя в сторону:
— Да, пожалуй.
Я встал, вышел в коридор, надел пальто. И все медлил, все ждал, что она выйдет, скажет:
— Постой, Валя, я передумала. Мы не можем друг без друга.
Я знал, мне будет очень трудно без нее. Я любил ее, конечно, любил, пусть по-своему, пусть не так, как она любила меня, что ж, говорят, сколько сердец, столько родов любви, все равно, любовь всегда есть любовь, какая бы она ни была.
Мысленно я нещадно ругал себя, ругал Ваву, эту несносную, привязавшуюся ко мне пожилую липучку, от которой ни сна, ни отдыха…
Я искал виноватых, но не щадил и себя. Я понимал: больше всего во всем виноват я сам. Никто другой, только я!
В комнате, где сидела Тая, было тихо, очень тихо, словно там никого не осталось.
Я подождал еще немного, потом открыл дверь, вышел на площадку и еще постоял перед закрытой дверью минуты две.
Вдруг она одумалась и решила броситься, догнать меня?
Вдруг поняла, что без меня не может?
Ведь я же тоже не могу без нее.
Но все было по-прежнему очень тихо. И я медленно, словно во сне, спустился вниз по лестнице…
АЛЛА ИВАНОВНА
Когда Марик сказал мне, что решил жениться на Тае, я проплакала всю ночь напролет.
Я предвидела, что ничего доброго из этого брака не получится. Мне довелось видеть Таю раза два, один раз в кино — Марик взял билеты себе и Тае и мне отдельно в другом ряду.