Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
Она кивнула.
— Ты же сама раньше сказала, что папа в порядке.
— А что я еще могла сказать, когда мама была рядом? — спросила Тая.
— Ему же сделали операцию, — заметил я.
— Да, — согласилась Тая. — Вскрыли живот и зашили. Понял?
— Понял, — сказал я.
— Можешь себе представить, — продолжала Тая, — врачи его уверили, что все плохое позади, все идет прекрасно, он само собой, радуется, и мама довольна, она ни о чем не догадывается, а я-то все знаю, мне врачи сказали всю правду.
— Вот
Я сел рядом с Таей, обнял ее.
— До чего мне жаль тебя, бедняжка, — сказал я. Мне и в самом деле было до того жаль ее…
— Приходится играть, — сказала Тая. — И перед ним и перед мамой, делать вид, что все хорошо, лучше не бывает…
Она опустила голову и заплакала. Слезы одна за другой бежали по ее нежным щекам.
Я переживал за нее, но чем мог я помочь ей?
Я подумал, что, должно быть, играть ей не очень-то удается. Другое дело, будь, скажем, я на ее месте. Мне было бы, надо думать, в этом смысле куда легче…
Тая стала бывать у родителей почти каждый день. Домой возвращалась обычно поздно, а иногда оставалась у них ночевать. Но я ее не упрекал, не придирался, а, наоборот, всегда спрашивал об отце, как он, чем можно было бы ему помочь…
Между тем июль подходил к концу, надвигался август, а ведь мы еще ранней весной решили уехать в августе отдыхать.
Я не знал, как начать разговор, как-то неудобно было говорить о Пицунде, о сборах в дорогу, о том, куда вообще следует ехать отдыхать, но Тая сама облегчила мне мою задачу.
— Как видишь, все поломалось, — сказала она однажды. — Разумеется, я не могу ехать, не могу оставить маму и папу, все может случиться, и я все равно не сумею спокойно отдыхать.
— Вижу, — согласился я. — Как не видеть?
— А ты поезжай, — сказала она дальше. — В конце концов тебе надо хорошенько отдохнуть, впереди не самый легкий год, придется много заниматься…
Я не мог не поразиться ее бескорыстию и благородству. Даже самому захотелось быть таким же хорошим, настоящим другом, и я чуть было не сказал:
— Знаешь, мне неохота ехать без тебя…
Я понимал, со мною ей было бы куда легче.
Но недаром кто-то, кажется Талейран, утверждал, что следует бояться первого порыва, он всегда благороден.
Я вовремя сдержался, и Тая не заметила моего минутного замешательства.
— Конечно, позади трудный год, а впереди, наверное, еще труднее, — сказал я.
— Вне всякого сомнения, — поддержала меня Тая. — Поезжай, Валя, тебе непременно следует зарядиться здоровьем на весь год!
В начале августа рано утром я выехал из дома на своей машине. Мать и Тая смотрели из окна мне вслед.
Издали Тая показалась мне очень похудевшей, снова, как и в тот памятный раз, сердце мое защемила боль за нее, и на миг я медлил переключать скорости. Кажется, скажи она одно слово: «Останься» — и я бы остался вместе с нею…
Почти насильно я положил обе руки на баранку, быстро
Ехал и думал, что как там ни говори, а и вправду нельзя поддаваться первому порыву, если же поддашься, в конечном счете проиграешь. Это уж наверняка!
Спустя два дня я безо всяких происшествий, если не считать, что у меня спустила камера, добрался до места, въехал в чудесный пицундский лес и разбил там палатку, ту самую, оранжевую.
Началась беспечальная праздничная бездумная курортная жизнь — море, пляж, снова море, кафе, танцплощадки, опять море, ну, и все такое прочее…
Однако, признаюсь, я тосковал по Тае. Каждое утро, еще до того, как отправиться на пляж, бегал на почту, звонил ей и все время талдычил о том, что очень скучаю, что возьму и приеду обратно, но она меня уговаривала:
— Не смей! Отдыхай, наслаждайся морем и солнцем!
— Как папа? — спрашивал я.
— Все так же, — отвечала Тая. — Ничего особенно радостного, так что отдыхай себе на здоровье, не думай ни о чем, набирай сил…
Вот какая она была у меня добрая, любящая, думающая прежде всего обо мне…
И я считал себя счастливым. В конце концов у кого еще такая вот жена, как у меня?
А потом мне встретилась Вава. Собственно, ее звали Варвара Михайловна и была она старше меня лет на пятнадцать, по крайней мере, но для своего возраста выглядела очень неплохо, была весела, остроумна, великолепно танцевала и с первого же дня попросила:
— Называйте меня Вавой, идет?
Через три-четыре дня мы были уже на «ты», и я называл ее так, как она хотела — «Вавочкой», а она меня Валиком.
И мне казалось, что мы давно и хорошо знаем друг друга, ведь на курорте время как бы спрессовано, поистине один курортный день стоит трех, прожитых дома.
Обратно мы ехали с Вавой в моей машине. Она сидела рядом, зубы блестели на ее прожаренном палящим солнцем лице, от обнаженных плеч пахло морем.
Я вел машину, время от времени поглядывал на Ваву, и в уме почему-то мелькали знакомые с ранней юности строчки:
И какую-то женщину сорока с лишним лет Называл скверной девочкой и своей милою…Нет, Ваве было не сорок с лишним, а скорее всего, под сорок, точного возраста ее мне не дано было знать, хотя и сорок тоже, как я понимал, не так уж мало. Она не была красива, рыхлая, пористая кожа, неправильные, грубо слепленные черты лица, но как весела, как упоительно остроумна!
Временами она казалась мне совершенно молодой, а временами, когда она, вдруг задумавшись, переставала следить за выражением своего лица, за тем, чтобы на лбу не собирались морщины, я с удивлением глядел на ее вдруг разом погасшие глаза, на уже не молодую шею и тонкие гусиные лапки возле глаз.