История болезни (документальная повесть) - часть вторая

Уланов Александр Николаевич

– Хорошо, Татьяна Александровна, понял Вас.

– Молодец, что понимаешь. Тебе повезло попасть именно в наше отделение. Александр Анатольевич, не боится рисковать. Во время войны, он - молодым хирургом, оперировал солдат с крайне сложными ранениями, а их было сотни. Затем, в нашем институте он ассистировал крупнейшему хирургу современности - Сергею Сергеевичу Юдину. После смерти Сергея Сергеевича, Александр Анатольевич является лучшим хирургом нашего лечебного учреждения.

Она поворачивается к рядом стоящей маме:

– Поверьте, случай вашего

сына, особенный, ничего подобного, в институте им.Склифосовского не было.

Шевеля одними губами, мама чуть слышно говорит:

– В Саранске сказали, нам помочь невозможно. Никто и нигде. Кроме вас - надеяться не на кого.

– Не переживайте, Александр Анатольевич, если берется за что-то, то рассчитывает только на победу. Уверена, у Саши, все сложится удачно – смотрит на меня. – Озадачила тебя, Сашуля?

– Нет. Сам знаю, что вылечусь…

28 сентября 1969 год.

Воскресенье. У врачей выходной - никто не беспокоит. Мне захотелось сала, и мама пошла в магазин. Появилась возможность, прогуляться по территории института. Беспрепятственно покидаю отделение, спускаюсь по лестнице и выхожу во двор.

Прохладный осенний ветерок, задувает за нательную больничную рубашку. Приподняв воротник, сжимаю горловину пижамы. Справа от нашего корпуса находится одноэтажное барачного типа, с маленькими окнами здание внешне похожее на склад. Подошел поближе. Внутри за закрытой дверью, слышу тихое рычание и тявканье нескольких собак. Озадаченный услышанным, гуляю по аллеям небольшого сквера. По его периметру, расположены несколько различных по высоте и форме зданий. Центральная аллея заканчивается, и я оказываюсь перед величественным сооружением. В центре подковообразного здания, купол. Его венчает, покрытый позолотой, шар. Все это, я видел при свете фонарей, в ночь поступления в институт. Переборов робость, поднимаюсь по широкой гранитной лестнице к обрамленному колоннами, парадному входу. Открываю массивную, в два человеческих роста, дверь - оказываюсь в огромном зале. Никого. Гладкие, будто покрытые стеклом колоны, держат величественный купол, разрисованный библейскими сюжетами. Осмелев, под взглядами святых и летающих в вышине ангелов, шагаю по мраморному полу на противоположную сторону к выходу. Двери закрыты. Сквозь стекла, за кованым забором, вижу просторную площадь, по которой мчатся широким потоком машины. Догадываюсь, это и есть «Колхозная площадь», которая является частью «Садового кольца»…

Захожу в палату. Возвратившаяся мама, вытаскивает из авоськи купленные продукты:

– Ты где был?

– Знакомился с институтом Склифосовского. Мам, сходи в центральное здание, там так красиво!

– Сынок, мы с тобой не на экскурсию в Москву приехали – она кладет на тумбочку большой кусок жирного окорока: - Попросила продавщицу, кусочек пожирней. Она удивилась: «Такое впервые слышу, все обычно просят постное». Говорю ей: «Это нужно для лечения, сыну, он здесь в институте лежит», и она отвесила намного больше, чем я пробила в кассе.

От аппетитного вида, приятно пахнущего куска окорока «засосало» в желудке. С жадностью набрасываюсь

на мягкий тающий во рту бутерброд.

– Мам, он такой вкусный, лучше домашнего сала.

– Мы дома просто солим, а окорок, надо готовить по специальному рецепту, в особых условиях.

– И вы с папкой, следующего поросенка приготовьте по такому же рецепту.

Улыбаясь, мама отрицательно машет головой.

– Мы его за месяц съедим, а соленого сала, на полгода хватает. Не переживай, съешь, еще куплю - лишь бы на пользу пошло…

30 сентября 1969 год.

После разговора с Татьяной Александровной, к каждому врачу отношусь с пониманием и уважением. Вновь пришла Тамара Николаевна, и с ней Александр Анатольевич с медсестрой.

«В отделении две молоденькие медсестры - обе симпатичные и обе Тани. Одна, что принимала при поступлении в отделение – брюнетка, а вторая, светлая – блондинка. Медперсонал и больные, зовут их - Таня черненькая и Таня беленькая».

Дежурит сегодня, Таня беленькая.

Медсестра подает докторам резиновые перчатки. Врачи поочередно засовывают свои пальцы в свищи, пытаются раздвинуть петли кишечника. Тошнотворная боль у меня вызывает стон, капельки холодного пота покрывают лоб.

Не обращая внимания на мои стенания, оба спорят. Александр Анатольевич, эмоционально:

– Тамара Николаевна! Все завершим одним разом. Ушьем свищи, затем затянем дефект живота шпагатами, кожа молодая и эластичная – выдержит.

Тамара Николаевна, старается быть спокойной.

– Рисковать, не советую. Лучше прооперировать в два этапа, - возможны рецидивы свищей. Больной истощен, кожа вокруг раны еще воспалена.

Заведующий настаивает:

– Со дня поступления, эрозии и отечность исчезли. За неделю, кожа придет в норму. У Саши, хороший аппетит. Благодаря усиленному питанию, парень набрал вес.

Она недоверчиво покачивает головой:

– Смотрите сами, я же остаюсь, при своем мнении.

Не сказав мне ни слова, доктора выходят. Обращаюсь к медсестре:

– Таня, через неделю мне назначена операция?

Она пожимает плечами.

– Вероятно. Нам врачи не докладывают. Боишься?

– Что ты говоришь? Я ее жду почти год – открываю прикрытую пеленкой рану: – Разве можно жить с этим?!

– Согласна. Всех удивляет, как ты живешь без брюшной стенки и свищами в кишечнике.

Вновь накрываю пеленкой рану. Через неделю, возможно, Александр Анатольевич, дырки зашьет.

Задвинув ногой плевашку под кровать, медсестра садится рядом на стул:

– За тебя, Саша, взялись серьезно, а Александр Анатольевич мог бы спасти, даже и А.С. Пушкина. Жаль, они во времени разошлись.

– Его же, Дантес ранил в живот.

– Да и пуля повредила кишечник. Прожил он, еще два дня. Получается, умер поэт, от перитонита.

– А у меня перитонит, возник после прооперированного аппендицита. Живот раздуло и кишки порвались сами – без пули. Но я же не умер?