История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Арьес Филипп

22 февраля 1871 года Виктор Гюго пишет: «Я гуляю с маленькими Жоржем и Жанной каждую свободную минуту. Обо мне можно сказать так: Виктор Гюго, представитель народа и нянька». Замечательное совмещение публичной и частной жизни! Для Гюго роли политического деятеля и деда одинаково важны.

В 1877 году, за восемь лет до смерти, он публикует «Искусство быть дедом». Через всю книгу проходит мысль: «Победитель, но побежденный» [131] . Человек, которого ни один тиран не смог подчинить себе, «побежден маленьким ребенком». Побежден не только собственными внуками, но и всеми остальными детьми, которых он встречает в саду Тюильри и в Зоологическом саду. Побежден святостью невинности. Дети — лучшая защита от мирового зла. Газеты могут сколько угодно нападать на него и осыпать оскорблениями — если Жанна засыпает, держа его за палец, он окутан и защищен ее нежностью. Через детей говорит

Бог, и вот почему, глядя на них, обретаешь «глубокий покой, сотканный из звезд».

131

Так называется одно из стихотворений Гюго.

Благодаря детям осуществляется связь времен. «Сыновья наших сыновей очаровывают нас», и именно через них проходит нить времен, без конца повторяется цикл жизни: «Увидеть дочь моей Жанны! Ах! Это моя мечта!» Гюго представляет себе день, когда Жанна выйдет замуж и станет матерью: «Перед Жанной будет вся жизнь, / Создание, которое продолжит нашу судьбу; / Она будет серьезной молодой матерью…» Виктор Гюго поэтически выражает религиозность буржуазной семьи, описывая ее маленькие и большие торжества. Эти праздники могут быть тесным образом связаны с религиозной практикой либо полностью свободны от нее. Они вызывают сентиментальность, трогают за душу и доставляют удовольствие. Семья наслаждается. Она создает свой частную жизнь вдали от социальных потрясений, в которой соединяются противоречивые качества. Повторяющиеся семейные ритуалы придают жизни неизменность и постоянство; эта цикличность жизни, появление новых поколений — непреходящая ценность.

Семейные церемонии утверждают именно это свойство времени. Именно поэтому свадьба–главная церемония; имен но поэтому дети обретают все большую важность. В праздниках — восторг семьи перед вечным воплощением.

СЕМЕЙНЫЕ ДРАМЫ И КОНФЛИКТЫ

Мишель Перро

Семья в XIX веке находится в противоречивой ситуации. С одной стороны, общество, видящее в ней основное средство поддержания порядка, наделило ее властью, и она стремится навязать своим членам свои собственные цели, объявляя приоритет интересов группы над интересами личности. С другой стороны, призывы к равенству, молчаливый, но постоянный прогресс индивидуализма пробуждают центробежные силы и порождают конфликты. Семья — это общество в миниатюре, находящееся под угрозой. Для сохранения семейного духа, для защиты чести семьи необходимо беречь секреты и тайны, которые скрепляют ее изнутри и делают крепостью, но иногда, наоборот, ведут к ее расслоению и распаду. Крики и шушуканье, скрип дверей и запертые на ключ ящики, украденные письма и жесты удивления, доверительные беседы и скрытность, косые и перехваченные взгляды, намеки и недомолвки создают внутренний мир общения тем более хрупкий, чем сильнее интересы, любовь, ненависть, стыд. Семейные интриги и происшествия — неисчерпаемый источник сюжетов для литературы. «Если семейная история — не всегда трагическая, то трагическая история — всегда семейная» (Tricaud F. L’Accusation. Paris, 1977) [132] .

132

Перро цитирует книгу философа Франсуа Трико (1922–1999), посвященную агрессии.

В ходе века протест против семьи — против отца в первую очередь, но и против матери и братьев, к которым испытывают ревность и зависть, — становится все сильнее, и, чтобы выжить, семья должна эволюционировать. Индивиды все хуже переносят семейное давление. Буржуазная семья является мишенью критики со стороны художников и интеллектуалов–денди–холостяков, восставших против обязательной женитьбы; богемы, смеющейся над лицемерными правилами приличия; подростков, подающихся в бега; женщин, которые ждут не дождутся права жить самостоятельно. Накануне войны корабль раскачивается, но держится. Для многих отъезд мог стать освобождением, надеждой на собственное приключение, а не вызывать страх.

Узлы конфликтов

Деньги

Прежде всего поговорим о деньгах в широком смысле — в тех рамках, в которых семья является вектором передачи наследства (что Гегель считал основой ее существования, а Маркс критиковал как зачаток разложения). Деньги лежат в основе так называемых «устроенных» браков, весьма распространенных в обеспеченных слоях общества. Отсюда — обиды и упреки, если ожидания не оправдались. Чтобы получить недоданное приданое, многие зятья становятся бухгалтерами своих тестей.

Когда режим пользования приданым, рекомендованный многими юристами в Лангедоке для защиты прав супруги, ограничивает мужу возможность управлять деньгами, он пытается обойти это положение. Так случилось с Клемане де Серийе, вышедшей замуж за бывшего офицера, который заставил ее переписать на него все завещанное ей имущество, а потом при помощи своей семьи объявил ее душевнобольной и запер в сумасшедшем доме. Руки его были развязаны, и он стал свободно управлять всем имуществом. Власть мужа была законной, поэтому семье несчастной женщины стоило большого труда ее вызволить. Раздельное проживание было признано невозможным, супруга «не могла жаловаться ни на побои, ни на насилие, ни на угрозы, ни на любовниц, которых муж приводил в супружеский дом», как того требовала статья 217.

Переписка этой семьи дает и другие примеры конфликтов, возникших на почве денег, и в частности на почве наследства. Какой–то кузен счел себя обиженным неполучением 60 000 франков, причитавшихся ему от деда по материнской линии, и воспользовался ситуацией для разоблачения семейных «махинаций»; любящие братья и сестры оспаривают друг у друга положения завещания отца; дело кончилось тем, что для улаживания конфликта пришлось привлечь юристов в качестве посредников.

Наследство — повод для самых серьезных конфликтов, и часто не помогают никакие прижизненные меры, принятые родителями для оптимального распределения благ между потомками. Этот вопрос очень трудно решить математическим путем, потому что существуют такие вещи, как желания, фантазии, чувство своей исключительности у кого–то из наследников. При всем своем богатстве братья Брам не смогли поделить замок Фонтен неподалеку от Лилля; интриги множились, и доходило даже до самоуправства; это дело стало причиной таких глубоких разногласий, что Жюль, старший брат, оставил мемуары для своих потомков, чтобы они помнили о братоубийственной борьбе в их семье.

Те, кто победнее, делили бельевые шкафы, ссорились из–за простыней и носовых платков, имевших скорее символическую ценность в семейной экономике и «цивилизации нравов»; пересчитывали кофейные ложки, делили библиотеки, вопреки всякому здравому смыслу разрушали книжные собрания, чтобы удовлетворить свое стремление к равенству. Смерть отца или предка — это повод для сведения счетов, когда каждый подсчитывает выгоду другого, оценивает его воображаемую преданность покойному и неизбежно считает себя ущемленным. После всех этих разборок семейные отношения редко остаются неиспорченными, как правило, дело заканчивается разрывом. Все это обсуждается в разговорах и семейной переписке; самоцензура, возникающая при разговорах о деньгах, в данном случае отбрасывается.

Как правило, все эти разговоры остаются конфиденциальными; единственным свидетелем и, иногда, арбитром в спорах выступает нотариус. Иногда давление растет, особенно в сельской местности, где наличие собственности является условием выживания. В Жеводане дети, считающие себя обделенными назначением в наследники старшего брата, все чаще восстают против выбора отца. В конце XIX века обращение к юристам, заменяющее месть в частном порядке, — признак ослабления института семьи: семейные тайны становятся достоянием общественности.

В деловых и промышленных буржуазных кругах экономические решения и банкротства, способные бросить тень на честное имя, переживаются как семейные драмы. Тем не менее законодательство позволяет избежать путаницы, и общества с ограниченной ответственностью отступают перед натиском анонимных акционерных обществ, которые сохраняют имущество отдельных ветвей семьи. Однако некоторые семьи сохранили архаичные методы управления имуществом; в период между двумя мировыми войнами из–за неспособности наследников к ведению дел пропали значительные состояния, находившиеся в коллективном управлении.

Без сомнения, систематическое изучение гражданских процессов, например, процедуры оспаривания наследства, помогло бы побольше узнать о семейных конфликтах по поводу денег, о которых, в сущности, историкам буржуазии известно очень мало.

Денежный вопрос очень часто отравляет повседневную жизнь. Муж и жена оспаривают друг у друга право на управление бюджетом. Интендант в буржуазной среде и «министр финансов» в народной, супруга всегда оказывается в зависимом положении, что заставляет ее прибегать к хитрости (плутовать со счетами) или к гневу. Анри Лейре вспоминает дни выдачи зарплаты: «В эти дни предместье выглядит особым образом, весело и вместе с тем встревоженно, в воздухе висит ожидание чего–то, как если бы на смену мрачной повседневности пришла новая жизнь. Хозяйки прильнули к окнам, спускаются на порог дома, иногда, не выдержав ожидания, с замиранием сердца идут навстречу мужьям. <…> На улицах слышен гул голосов; из домов доносятся ругательства и оскорбления; начинаются драки, раздается плач, детские крики, а в кабаках, наоборот, царит веселье, все опьянены пением больше, чем вином» (Leyret Н. En plein faubourg. Paris, 1895. Р. 51).