История довоенного Донбасса в символах. Точки
Шрифт:
– Вопросы задаю я, – сказала девушка.
Прежде чем он успел отреагировать на её реплику, Настя вышла из кухни, – он опять не успел рассмотреть ловкое девичье движение: наклон вперед, ладони касаются поверхности стола.
Хрустнув суставами пальцев, Егор поднял взгляд. Никаких часов наверху не было. Идиотский замысел в проекте: квадратное окно между кухней и ванной комнатой – угода ребёнку-вуайеристу…
– Который час? – спросил Егор, вновь ощутив лицом тёплую волну, взгляда так и не опустив.
– У вас ведь
– Дома оставил. Или в машине, – сказал он, не в силах оторвать взгляда от отражения голой лампочки в мутном стекле.
– Пятнадцать минут третьего, – прозвучало в напряжённой тишине.
Егор с такой силой вырвал часы из рук Насти, что девушка ахнула – бесшумно и испуганно.
– Электронных нет? – спросил он досадливо.
– Для вас – нет.
Егор с удивлением и, кажется, впервые за весь вечер, вернее ночь, заглянул ей в глаза.
– Что?
– Егор, зачем вы пришли? – уже нетерпеливо спросила Настя.
Он был занят, прикладывал маленькие позолоченные часики к уху, слушал течение времени; вспомнил когтистого бомжа с компасом на запястье, швырнул часы на стол.
– У меня психоаналитическая проблема, – сообщил он.
– Угу. А до утра не потерпит?
– До которого часа?
– До девяти.
– Девяти часов уже не будет, – с полубезумной улыбкой на лице произнёс Егор. – Будет или триста тридцать три часа, или пятьсот семьдесят, или восемьсот один…
– Тогда просто до утра, – сказала Настя. Кажется, на душевное состояние сотрудника мебельной фирмы «Солярис» ей было глубоко наплевать.
– Просто ничего не бывает, – сказал Егор.
– Не бывает, – согласилась она. – Егор, зачем вы пришли?
– Три.
– Да, это уже три…
– Ты ведь училась в «сахаровском»…
– А когда это мы перешли на «ты»?
– Тебе время точно назвать? – зловеще усмехнувшись, поинтересовался Егор. – Это с тебя всё началось.
– Началось – что?
– Время…
Настя вздохнула, и посмотрела в чёрное пустое неземное окно.
– Зачем вы застрелили директора мебельного магазина? – печально спросила она. – И избили того рабочего, на фабрике?
Егор коротко рассмеялся.
– Вы же не учились в сахаровском университете, – продолжала девушка, – не снимали кино, не выкапывали кладов…
– Это обычно засчитывается? – спросил Егор.
– Не знаю. Если засчитывается – то не мной…
Своё место она покидала именно так, как Егор себе и представлял: плавно, осторожно, привычно. Вернулась с пепельницей.
– У тебя ничего не выйдет, – сказал она.
С зажжённой сигаретой между пальцев она была больше похожа на студентку, Егор легко представил себе бытовку в студенческой общаге, электропечки, вечно протекающий кран, цинковый стол для…
– Увези его в самую тёплую и счастливую страну, с морем, пальмами, яхтами, кораллами и кладами, – говорила Настя. – Рано или
Егор слушал, приоткрыв рот, чувствуя скорое возвращение бутылочного автобуса.
– Это ни с чем не сравнить и не заменить.
– У других получается, – возразил он.
– Папу заменить проще…
Грязно выругавшись, Егор попытался затушить сигарету в пепельнице, промахнулся, вдавил окурок в клеёнку, покрывавшей стол, выругался вновь.
– Завтра, – произнесла Настя.
– Я не…
– Завтра, – повторила она. – Все желания и мечты исполняются обычно завтра.
VIII
Практическая польза утренних сборов жены и сына наконец-то обрела для Егора почти осязательную форму. Он боялся взглянуть на часы, лежал, сквозь полудрёму слушал шаги и голоса, дождался ощущения детского тепла… тишина, далее наступила тишина. Обычно после их ухода Егор поедал завтрак, выпивал кофе – как раз наступало время отправляться на солярисову службу. Как высчитать всё это без завтрака и кофе Егор себе не представлял, считать опасался, опасался, что заснёт вновь, один, два, три, четыре, семь…
Замотав головой, он вскочил с глухим возгласом, обнаружив, что эту ночь, вернее её остаток он провёл в детской комнате. Теснясь и мешая друг другу, наслаивались воспоминания: вернулся, сбросил обувь и куртку, стараясь не думать ни о чём в темноте своей квартиры, прошёл в Пашкину комнату, осторожно, опасаясь разбудить сына, лёг рядом с ним, непонятно как уместившись на деткой кровати – и тут же уснул, утонул в вязком омуте, чем-то схожим с нефтяным пятном на поверхности солёного моря…
… Тяжёлая рука Климова опустилась на стопу папок, но пыли не появилось, за ночь пыль просто не успела накопиться – яркий признак того, что папка совсем недавно была в работе.
– Всё в порядке? – любезно осведомился налоговик Климов.
С ответной улыбкой Егор кивнул.
– Верю, – сказал Климов.
– А я – нет, – невозмутимо произнёс Блинов.
– По глазам видно, что всё в порядке. – Климов, как будто игнорировал своего напарника – глаза у самого красные, щетина на роже как у ежа, о расчёске вообще можно не…
– А может, он по блядям всю ночь скакал, – обронил Блинов…
Не в силах согнать с окаменевшего лица идиотскую улыбку, Егор не вмешивался в их прения.
Он знал, что проверять эти двое ничего не будут. Ощущение окаменелости понеслось по всему телу, но осталось на уровне груди осталась масса из параллельного мира, или пространства, наполняла теплом, за счёт которого Егор и держал себя в руках, в сознании, во всём остальном, с чем принято входить в мир человеческих законов, названный почему-то «цивилизованным». О своём существовании Егор напомнил только когда Климов и Блинов, не попрощавшись, покидали его кабинет.
– Господа, будьте добры, если для вас…