История довоенного Донбасса в символах. Точки
Шрифт:
– Без двадцати семьсот восемьдесят четыре, – сообщил нетерпеливый Блинов.
– Центр планирования семьи уже открыт, – добавил Климов и оба, хохоча во всё горло, оставили Егора – в одиночестве, в состоянии, когда осталось только достать из несгораемого сейфа служебный револьвер и прострелить голову, свою, свою собственную голову…
– Тук, тук, тук, – выразительно произнесла Анжела. Егору стоило труда задуматься, отчего её не видно в коридоре, но, прежде чем Егор разгадал эту загадку природы, в кабинет прошёл Антон
Как школьники.
Как двое влюблённых.
Это просто не могло случиться в системе, предоставленной для существования, таким, как Антон. Должно было быть игнорирование офисной шлюшки Анжелики, грязные подробности о контакте с ней – от Антона, во время перекура, после перекура – слёзы, рыдания, возможно – пощечина…
– Ты на свободе. Поздравляю, – на редкость свежим голосом произнёс Антон, и церемонно поклонился.
– Егорушка какой-то уставший, – сказала Анжела. – Может ему отпуск попросить?
– Настоящий мужчина и в отпуске найдёт себе достойное занятие, – обронил Антон, и усмехнулся так многозначительно, что Анжела по возможности незаметно стукнула его локтем в бок…
Стукнула так, как будто они были женаты уже несколько лет.
Это переходило все границы.
Остроумничанье должно было продолжиться, но в коридоре гулко зазвучал директорский тембр, и Антон нарочито громко провозгласил:
– Так я к вам зайду, Егор Михайлович, после обеда, как и договаривались…
«После обеда меня здесь уже не будет», – подумал Егор, потому что говорить вслух ему вдруг стало невероятно лень. Он вновь зацвёл деревянной улыбкой – очередным посетителем вышел Матвеич.
Улыбка ушла впустую.
Солярисов директор не поинтересовался итогом свидания с налоговиками, не справился о «разминировании». Подобное Егор видел впервые: матёрый шестидесятник выглядел, как провинившийся школяр. В руках его был лист бумаги, ослепительно белый, приторно хрустящий.
– Сам не ожидал. В первый раз – и такое… Да-а, тонкая наука – психология…
Поначалу Егор и не пытался вникнуть в смысл сказанного, тупо смотрел, как лист лёг перед ним на стол, ожидаемо оказавшимся белым-белым. Егору казалось, что это – прорубь, вот сейчас он окунёт туда голову, вынырнет купельным младенцем… Белое полотно разлинеилось полосами текста.
Графа «рекомендую» безжалостно и деловито заявляла: уволить в связи с эксцентричностью и непредсказуемостью. Под всем этим шедевром роскошно было резюмировано: дипломированный специалист, А. Серебрякова.
– Какого… – начал Егор, но Матвеича в кабинете уже не было. Он ждал реакции Егора, – раскрыл нараспашку дверь своего кабинета, предупредил Зойку-секретаршу, убрал подальше тяжёлые и острые, и колющие предметы.
– Матвеич, бред, ведь полный бред, кому вы больше доверяете – мне, или этой…
– Заелозили, работнички, всех к ногтю прижму, уволю к чёртовой
– На кой чёрт тогда звали? – устало спросил Егор, выбрасывая доклад психоаналитика в корзину.
– Чтоб не зарывались, – пояснил Матвеич.– А то попривыкали в кабинет без стука, с блядьми – на совещания…
– Ясно, – произнёс Егор…
… Количество папок на столе не уменьшилось, но разделилось: теперь справа высилась стопа с личными делами «отработанных» сотрудников, слева скудно осталось две, или три.
Дипломированный специалист А. Серебрякова была в том же самом свитере, в каком Егор видел её минувшей ночью, и потому предъявлять претензии было особенно затруднительно. Егор вошел, памятуя директорские нарекания, предварительно постучав.
– Доброе утро, – с трудом сдерживая ярость, произнёс Егор.
– Здравствуйте, Егор… – Настя безошибочно выдернула из правой стопки необходимую папку. – Егор Михайлович, – закончила она.
– Значит, «в связи с эксцентричностью, и непредсказуемостью», – процитировал он.
– Я думала, стоит ли добавлять «агрессивность», – задумчиво протянула девушка, – решила, что не стоит. С вас и так достаточно…
– Скажите, вы не знаете, сколько всего на свете психоаналитиков? – спросил Егор, облокотившись на стол.
– Понятия не имею. Зачем вам?
– Хочу вас всех уничтожить.
– Ага, – понимающе кивнула Настя, и, вынув копию своих наблюдений, размашисто добавила: «агрессивен».
Папка закрылась.
– Вот так, – сказала девушка, и с вызовом заглянула ему в глаза:
– Как вы теперь со мною поступите, – толкнёте под колёса метро?
– Лучше яд, – вкрадчиво произнёс Егор.
– И не нужно думать, что, если я чем-то схожа с вашим школьным географом, значит можно позволять тебе всё и вся…
Он хрипло рассмеялся, и встал со стула.
– К тому же у вас назначено, – Настенька открыла свой ежедневник. – Сегодня… Да, сегодня вечером.
Глаза Егора от удивления полезли на лоб.
– Нечего обольщаться – я буду не одна, – успокоила его девушка. Секунду подумав, Егор отозвался:
– А я тоже…
IX
Ни погода с мелким моросящим дождём, ни хмурость отца не могли испортить Пашке настроения, потому что новёхонькое приобретение – зонтик, самый настоящий, с чехлом и кнопочкой – сделало его пусть на короткое время, самым счастливым человеком на земле. Ребёнок играл во взрослого. Егор подумал, что Пашка, шагая рядом с ним по влажному тротуару в парке, в данный момент представляет точную его копию, уменьшенную в масштабе один к пяти. Также, как и он, Пашка сунул свободную руку в карман пальто и с серьёзным видом осматривал в прогулке унылый и промозглый мир. Пашка думал, что мир – это то, что он видит, на всё, что находилось вне его поля зрения, ему было абсолютно наплевать. Правда, Егор сомневался в том, что лексикон пятилетнего ребёнка включает в себя такую грубость как «наплевать».