История моей юности
Шрифт:
Карабины наши были наготове, пальцы лежали на спусковых крючках. В любое мгновение мы могли открыть огонь.
Все шло благополучно. Продвигались мы вперед успешно. Белых, видимо, в хуторе не было.
В этот предвечерний час вся природа, казалось, истомленная знойным днем, застыла в задумчивом оцепенении, словно к чему-то прислушиваясь. Раздувшимся раскаленным шаром солнце медленно клонилось к закату. Белые, воздушные облака, подернутые розоватым перламутром, не спеша проплывали по ясному, голубому
Но где же люди? Где хуторяне? Словно по хутору пробежал смерч и смыл с лица земли все живое…
Задачу свою мы выполнили, надо возвращаться в роту, чтобы доложить ротному командиру о результатах разведки. Вдруг позади нас, как гром, грохнул залп. Над головой взвыли пули.
Все попадали. Залегши за случайными укрытиями, какие только могли оказаться на улице, — камнями, бревнами и канавками, — мы энергично отстреливались от окружившего нас врага.
— Андрей, — тихо сказал Разливаев, — пробирайся вот в тот сад и обстреляй оттуда беляков, — указал он на каменную ограду в противоположной стороне от белых.
Земцов пополз. Мы дружным огнем прикрывали его отход. Устроившись за оградой, он стал оттуда обстреливать противника.
— Алексей-младший, — снова сказал Разливаев, — твоя очередь. Ползи к Земцову.
Потом к ним присоединился и Алексей-старший.
— Теперь давай ты, Сашка, — сказал мне Разливаев.
Я тоже стал пробираться между камнями к ограде. Вдруг слышу тихий стон Разливаева. Я оглянулся: Разливаев лежал, уткнувшись лицом в землю. Я подполз к нему. Он был недвижим. Может быть, он потерял сознание от ранения, а может быть, его убили.
— Александр, что с ним? — спросил Алексей-старший.
— А я не пойму, — ответил я.
— Тащи его сюда!
Хорошо сказать: тащи. Как потащишь под огнем огрузневшее тело Разливаева? Но думать некогда. Я взвалил обмякшее тело своего командира на спину и пополз. Ползти с таким грузом было трудно. А тут еще мешал карабин. Больно давила шею винтовка командира. Он крепко сжимал ее в руках и не выпускал.
Наконец, обливаясь потом, я все-таки подполз к ограде. Мгновение отдыхал, размышляя, что делать. Разливаев зашевелился на моей спине.
— Павел Романович, — вскричал я обрадованно, — жив?
Разливаев не ответил. Его подхватили братья Марушкины и понесли садами и огородами на ту половину хутора, которую занимала наша рота…
Как-то ночью мы получили приказ быть готовыми к походу. Мы скатали шинели — научили нас этому искусству старые солдаты, надели на спину «сидоры» — так прозвали солдаты вещевые мешки, прицепили к поясу котелки, лопаточки и другие необходимые солдатские принадлежности. Вылезли
В полночь появилась смена. Это были красноармейцы 4-го Московского пролетарского полка, целиком составленного из рабочих-москвичей.
Ко мне подвели низенького молодого солдата, так же тяжело навьюченного шинелью, «сидором», лопаткой, котелком, как и я.
— Вот тут, Бармин, и устраивайся, — сказал ему командир и повел солдат дальше.
— Здравствуйте! — тихо поздоровался со мной москвич.
— Здравствуйте! — ответил я.
— Ну, как ваш окопчик-то, ничего? — спросил солдат. — Жить можно в нем?
— Я вот жил больше месяца, — сказал я. — Окоп хороший, крепкий, надежный.
— Ну, вот и хорошо. Сменяю вас… Пойдете отдыхать.
— Желаю вам успеха, — сказал я.
— Спасибо. Папиросочку не хотите московскую?
— Пожалуй, если можно. Только надо в окопе покурить. А то белые заметят, стрелять будут.
— Что же, давайте в окопе покурим, — согласился москвич.
Мы спрыгнули в яму, закурили, разговорились. Солдата звали Николаем Барминым. Был он рабочим из трамвайного депо.
— Александр, пошли! — позвал меня Алексей Марушкин.
Я попрощался с солдатом.
— Желаю хорошо отдохнуть, — напутствовал он меня. — Может, еще доведется где встретиться.
— Все возможно, — согласился я. — До свиданья.
На отдыхе
На отдых мы прибыли в большое и богатое село Кочерга, расположенное вблизи города Новохоперска.
Квартирьер поместил меня и Андрея Земцова на постой к крестьянину. Наш хозяин, бородатый крепыш лет пятидесяти, не особенно охотно нас принял.
— Ну что ж, ребята, проходите, — сказал он, кисло улыбаясь, — разоблачайтесь, умывайтесь…
— Как вас зовут, хозяин? — спросил его Андрей.
— Зовут меня не мудрено, — отозвался крестьянин. — Никита Спиридоныч.
— Ты, Спиридоныч, не серчай, — сказал ему Андрей. — Мы не виноваты, что нас поставили к тебе… Помехой тебе не будем.
— Ладно уж, — махнул рукой хозяин. — Куда ж денешься… Только вот девок моих не портьте.
— А у тебя и девки есть? — оживился Андрей.
— Ишь, черт какой, — ухмыльнулся Спиридоныч. — Сразу навострился. Гляди, друг, — погрозил он Андрею, — за девок, ежели чуть чего, шею намылю… Ты не гляди, что я мужик. Я ведь тоже солдат. Три года на фронте супротив германца был… Три раза ранен…
У хозяина нашего были две хорошенькие дочки, семнадцати и восемнадцати лет, веселые девушки Варя и Надя.
Я и Андрей сразу же с ними подружились. Спиридоныч первое время хмурился, глядя, как мы беседовали с его дочками, а потом, видя, что мы парни приличные, не хулиганы и вольностей себе не позволяем, успокоился.