История моей жизни
Шрифт:
— Соня, Соня… — повторяю я, сидя на скамейке в городском саду.
Мысленно вхожу в крохотный домик, где живет Соня.
По моему мнению, она должна быть умна и образована.
Припоминаю, что в Москве и Петербурге все учащиеся и образованные женщины носят короткие волосы.
На обратном пути, проходя мимо знакомого домика, осененного столетним каштаном, замедляю шаг, остро вглядываюсь в оконце, но никого не вижу.
16. Заря
Наши занятия с хозяйкой ничего не дают ни мне, ни ей. Анюта, как заочно называет ее Хасан, не обладает памятью и вообще к учению неспособна. Во время урока она смотрит на меня застывшими глазами и часто повторяет: «Уж вы не сердитесь на меня». При этом она тоненькими пальчиками ласково дотрагивается до моей жилистой руки. Жалею хозяйку, стараюсь хоть чему-нибудь ее выучить, но все мои труды пропадают напрасно. Окончательно убеждаюсь в глупости и неспособности Анны Федоровны, и у меня пропадает охота учительствовать.
Обыкновенно мы занимаемся после закрытия бань. Из большого сундука, стоящего в коридоре, достаю два огарка толстых стеариновых свечей, употребляемых в номерах, и направляюсь к террасе, где меня уже ждет «ученица».
Иван Захарович иногда принимает участие в наших занятиях. Он старается доказать жене, что ей давно уже пора от складов перейти к чтению.
Вмешательство Мирошникова окончательно портит наш урок.
Страх, переходящий в ужас, овладевает маленькой женщиной, и она надолго теряет всякое соображение.
— Эх, ты, недоработанная!.. — роняет муж, больно дергает рукой за локоны и с досадой сходит с террасы.
Сегодня мне не до урока — предо мною образ Сони.
Вот она сгибается, неумело бросает палку, беспомощно разводит руками, смеется, и трепетно мигают черные ресницы. На ней красная блузка-косоворотка и черная, до подъема юбочка… Крохотные ноги обуты в домашние туфельки. Золотистые волосы наполовину закрывает уши…
Темно-серые глаза чуть-чуть прищурены и… Нет, сегодня не могу заниматься… Пойду по нашей улице, пройду мимо крохотного домика… Может быть, увижу ее… Хоть издали, хоть на миг увидеть.
Иду по улице, стараясь придать себе беспечный и рассеянный вид. Ведь имею же я право в свободные часы гулять, думать и следить за тем, как на далеком небосклоне сверкает зеленым блеском вечерняя звезда.
Но вот уже близок заветный домик, и я замедляю шаг. Кажется, кто-то сидит на скамейке под окном. Неужели?.. Я почти перестаю двигаться. Удары сердца становятся торопливыми… Да, это она…
На ней та же блузка. Останавливаюсь и внимательно вглядываюсь в каштановое дерево.
— Вы что смотрите? Там еще много… В этом году исключительный урожай.
— Да, это верно…
Не узнаю своего голоса. Кто-то другой говорит во мне.
— Здравствуйте, —
Моя собеседница заливается громким, неудержимым смехом.
Чувствую, что краснею. Собираюсь уходить, но Соня меня удерживает.
— Куда вы?.. Простите, этот смех вырвался невольно. Вы просто немного опоздали со своим «здравствуйте», и это меня рассмешило. Вы не по делу спешите?
— Нет… Мне некуда спешить.
— В таком случае посидите со мною. Ужасно скучно. Мама ушла, мне одной не совсем весело. Вы любите сумерничать?
— Да, — голосом приговоренного роняю я и все же принимаю предложение и опускаюсь рядом с ней.
…Темнеет. Становится тихо.
— Вы любите летние вечера? — спрашивает Соня и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Не правда ли, как хорошо!.. Посмотрите, какие яркие звезды, а небо совсем черное… Мне кажется, что только здесь можно видеть такие звезды, ощущать такую тишину. Вы, наверное, недавно в Ташкенте? заканчивает она вопросом.
В моей голове быстро созревает рассказ. Соня узнает, что я приехал из Одессы, что раньше я жил в Москве, в Петербурге, а сюда попал из любви к путешествиям и приключениям.
Девушка прищуривает глаза и старается лучше разглядеть меня.
— Мы тоже недавно здесь. Мой отец находится сейчас в Бухаре, — после коротенького молчания сообщает Соня. — Вы, наверно, недалеко от нас живете: я часто вижу вас.
Как всегда в подобных случаях, взглядываю на себя со стороны, и уверенность окончательно оставляет меня.
Как сказать, какими словами передать этой девушке истину? Ей стоит только узнать, что я — номерной при семейных банях, и нашему знакомству конец.
И я путаюсь, краснею и сбивчиво лгу… «Я даю уроки жене Мирошникова и сочиняю роман, для того чтобы напечатать его в Москве или в Петербурге…»
Соня заинтересована. Даже голос у нее меняется, и все, что она говорит, носит уже серьезный, вдумчивый и осторожный оттенок.
— Да?.. Вот как!… Это очень интересно… Я ужасно люблю литературу… Люблю классиков… У меня и сейчас лежит Достоевский… Жаль, что темно: мы могли бы войти к нам, и я показала бы свои книги… Но у нас ни свечей, ни керосина…
— Почему? — невольно вырвалось у меня.
Соня некоторое время молчит, а потом упавшим голосом отвечает:
— Так случилось… Отец должен выслать из Бухары немного денег… А я за свои уроки получу лишь первого…
Я этой весной окончила гимназию, — неожиданно добавляет она.
А во мне уже закипает буря. Для меня все становится ясным.
Рядом со мною сидит образованная девушка, но очень бедная. Мне даже приходит мысль, что мать и дочь питаются сбитыми мною каштанами. Нет сомнения, что они голодают.