ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
Шрифт:
— Эх, тебе этого не понять! — И барон презрительно махнул рукой. — Знаю я, что делаю. Понимаешь, батенька мой, вернее, тестюшка, мой братец Янош, Янош Девятый, по желанию покойного нашего батюшки, попросил руки девицы Абафи из Липто, — а ведь он даже и не любил ее! Девица Абафи ответила ему отказом. А мой братец Янош был такой же скромный, застенчивый человек, как и я, и так ему стало тут стыдно, что он прыгнул в Ваг и утонул. Папенька очень близко принял это к сердцу и, когда был на смертном одре, заставил меня поклясться, что я никогда не попрошу руки женщиной рожденной девицы. Потому и
— Вижу, сынок, вижу, Дваи, что для тебя форма — прежде всего. Это я люблю. С этим в Венгрии ты далеко пойдешь. У тебя есть будущее, Дваи. Я еще такого губернатора сделаю из тебя, что любо-дорого. Но ты вправду любишь мою дочку?
Коперецкий только поморгал и бессильно опустил руки, — так опускает крылья подстреленный сыч.
— А Вильма любит тебя? Коперецкий мечтательно уставился в небеса и сказал, вздохнув:
— Это одному богу известно.
— Тогда пойди и поговори с ней. Коперецкий печально покачал головой.
— Вот этого-то и нельзя. Ведь было бы то же самое, что просить ее руки и сердца. Тут можно и отказ получить. Боже упаси, чтоб я сам заговорил. Да я лучше язык проглочу. Я могу вести себя только пассивно. Я держусь своей клятвы. Я ведь не политик, я ученик животных.
— А говоришь так, будто ученик иезуитов.
— Ты сам улаживай дело, — требовал Коперецкий, — или заплати две тысячи форинтов и получай медальон, а я от несчастной любви кинусь прямо в Дунай, пускай дух моего отца видит с небес, что отказ при сватовстве можно обойти, а воду, где тебе тонуть, — никак.
— Ты не прыгай в Дунай, а ступай лучше в ресторан и приходи вечером, я уж сам постараюсь проложить тебе дорогу.
В таком духе рассказывают о подробностях этого сватовства те, что поязвительней из родни Ности.
Коперецкий якобы явился вечером к Ности. Но депутат был в клубе, Фери в театре. Вильму он застал наедине с ее тетушкой, вдовой Ильванци, урожденной Эржебет Ности, которая вела хозяйство у брата.
С приходом Коперецкого воцарилась гнетущая атмосфера. Беседа завязывалась с трудом, то и дело прерывалась. Дамы склонились над рукодельем, а Коперецкий, казалось, рассматривал фамильные портреты. Стенные часы тикали в этой тишине, словно встревоженное сердце. То тетка, то Вильма безразлично задавали какой-нибудь вопрос, на который Коперецкий отвечал рассеянно. Ему словно язык привязали — он был неловок, застенчив, как школьник, и то и дело подымал на Вильму полные надежды глаза, точно окаменевший рыцарь в сказке, оживить которого может одним колдовским словом лишь королевна со звездой во лбу. Тетушка спросила про козла.
— Вы про козла изволили спросить? Увы, Йошку не хотят пускать в вагон, как собаку, поэтому я не могу брать его с собой. В такое время он пасется в моем крапецком саду.
— А у вас уже распустилось все?
— О да. В моем саду цветут уже и абрикосы и сирень. Казалось, крапецкий сад станет отличным предметом беседы. |
Коперецкий рассказал, что он заново расчистил древний парк
Коперецкий помрачнел. Она могла бы спросить, ради чего и кого обновляет он дом, а уже дальше все пошло бы своим чередом.
Теперь в великом смущении он сам стал подбрасывать одну тему за другой, ври этом тревожно поглядывая на часы.
— А дядюшка Пал не сказал вам, когда он вернется?
— Это зависит от «мастеров», знаете, от тех мастеров, которые в конце тарока еще задерживают господ.
— Знаю я этих мастеров.
— Да, они такие же ненадежные, как и вообще венгерские мастеровые.
— Так, может, мне и не ждать дядюшку Пала? — проскулил он в отчаянье.
— Зачем вы торопитесь, ведь мы с таким увлечением беседуем, — едко заметила Вильма. Коперецкий встал и начал медленно натягивать перчатки.
— А ваш батюшка ничего не просил мне передать?
— Нет.
— И ничего не сказал вам про меня? Вильма собрала сегодня всю свою злость, чтобы помучить несчастного барона.
— Сказал, как же! Да, постойте-ка. Что же это он сказал? (Она притворилась, будто забыла.) Ах, да, вспомнила. Он рассказал мне, что вы женитесь. Верно?
— А вы не поверили?
— Конечно, нет. (Она выпятила губки, насмешливо улыбнулась. Три ослепительные ямочки появились на ее прекрасном лице — одна слева, другая справа, а третья, самая ослепительная, на подбородке.) Как же так, ведь вы ученик животных? Это было бы совершенно непоследовательно, животные не ищут себе пары, а живут как придется.
— Вильма! Ну, что ты, Вильма! — журила ее тетка.
— Это не так, с вашего позволения, и у голубки есть пара, и попугаи заключают вечный союз, — охотно вступил в диспут Коперецкий. — Основную идею супружества мы, несомненно, можем найти у животных.
— Ну, слава богу, что все-таки нашли.
— А больше вам батюшка ничего не сказал?
— Как же, сказал, что вы хотите взять меня в жены. Произнесла она это таким безразличным, усталым, почти презрительным тоном, что Коперецкий почувствовал, как у него смертельный холод прошел по спине.
— А вы что ответили? — тупо, умирающим голосом пролепетал Коперецкий. Он даже закрыл глаза, как приговоренный к смерти, которому сейчас должны выстрелить в сердце. Вильма сосредоточенно старалась продеть шелковую нитку в ушко иголки.
— Я сказала, — тихо, протяжно и даже зевнув ответила она, — что согласна.
— Вильма, дорогая Вильма! — воскликнул Коперецкий и, растроганный, бросился к ней. — Я самый счастливый человек на свете!
— Ну, ну, ну, только не свалите меня! Ай-ай-ай, Коперецкий! Пустите! Вы нахал!
— О, Вильма, Вильма! — Он лихорадочно дышал. — Разве так говорят «да»?
Спасаясь от его объятий за спиной у тетки, Вильма ответила, словно из-за бастиона:
— А разве так просят руки?
— Простите меня, но вы же знаете, что я ученик животных.