История одного филина
Шрифт:
Ху, не теряя ни мгновения, камнем упал на рыбину, но тут же понял, что добыча ему не по силам. Из-под воды выступала лишь темная спинка рыбы, и, почувствовав на себе чужака, рыба резко изогнулась, а хвост ее с такой силой ударил филина, что тот едва успел вовремя подобрать вцепившиеся в рыбу когти. Перепуганный и взъерошенный Ху взмыл в воздух, но мокрые перья не держали его, и крыло чертило воздух над самой поверхностью мелководья. А рыбе повезло: движением, вызванным болью, она не только прогнала филина, но и соскользнула обратно в воду. А филин, перепуганный
«Ну, эта охота не удалась», — подумал филин, и в этой мысли уже сквозило решение вернуться к привычным местам, на старицы: подстерегать форель и промышлять мелкой рыбешкой.
Он несколько раз взъерошил и встряхнул перья, хотя обычно во время ночной охоты старался не выдать себя лишним звуком, однако намокшие тяжелые перья раздражали его, затрудняли полет. И все же вскоре Ху снялся с ветки: инстинкт подсказывал ему, что в воздухе он обсохнет быстрее.
Ху полетел вдоль полосы прибрежных кустов, летел вроде бы без всякой цели, но от взгляда его не укрывалась ни одна мелочь ночной жизни.
Влажные крылья делалось в полете все легче, но забота о них не настолько отвлекала филина, чтобы не заметить какое-то движение среди прибрежных камней. Однако движение это было столь расплывчатым и мгновенным, что Ху, при всей своей зоркости, не был уверен в его реальности; движение снова повторилось, и Ху узнал Киз, крысу, живущую среди камней, грозу всех птиц, вьющих гнезда на земле.
Ху резко описал полукруг и в следующий момент был уже над крысой, которая во время своих ночных вылазок теряла прирожденную осторожность, чувствуя себя в относительной безопасности.
Ху настиг ее, хотя крыса — почти одновременно с нападением ночного охотника — заметила опасность. Филин схватил ее не за шею, а за заднюю часть туши, крыса замерла от ужаса и боли, но затем обернулась и… укусила врага.
Ху — несмотря на боль от укуса — инстинктивно перехватил крысу ближе и загривку и запустил глубже когти, после чего крыса даже не пискнула. А филин, хотя из лапки его сочилась кровь, принялся за трапезу, он был совсем не согласен с теми, кто находил мясо крысы невкусным, а голову ее так и вовсе ядовитой. Вскоре от крысы не осталось и клочка шерсти. Ху насытился и ненадолго уселся тут же на камнях переварить свежую пищу. Он осмотрел кровоточащую лапку, но укус показался ему не опасным.
«Что делать, случается», — подумал Ху и снова взмыл над рекой, на этот раз с определенной целью: навестить воронье гнездовье, ведь надо же, наконец, принести пищу своей семье.
Но — случается такое и с человеком — он все же не полетел к броду, где легко мог бы выбрать себе добычу из тысячи сонных ворон, а повернул к зарослям камыша: двух ворон за раз филину не унести, а одной для голодных птенцов может оказаться мало. Правда, обитателей утиного племени Ху сегодня уже успел распугать, но сейчас они, наверное, об этом забыли, успокоились, и одной крупной кряквы хватит для птенцов и вечно голодной самки.
Но пойменные озерки оказались пустыми,
Поэтому Ху летит дальше, взмахи сильных крыльев бархатно бесшумны, они несут филина к вороньему поселению, но по пути Ху замечает что-то… ну да, конечно, вот там, на дереве, спит фазан. Пушистый шар, от которого, словно длинная ручка, свисает хвост.
Ху спускается бесшумно, как паутина… и вот уже слышно: кто-то отчаянно забился в ветвях. Ху выжидает минуту, пока тишина и сумрак не поглотят звуков короткой схватки, потом он скользит вдоль берега к дому. Он доволен, сегодня ему досталась крупная добыча.
Теперь филин летит тяжело и с трудом поднимается к пасти пещеры.
Фазана он кладет к ногам самки, круглые глаза подруги Ху загораются, и она немедля вонзает когти в тушку фазана, но ее тотчас теснят птенцы: они жадно принимаются терзать добычу, точно взрослые филины.
— Подросли дети, — оправляя перья, замечает Ху, и для самки ясен намек: теперь и она могла бы вылетать на охоту, ведь до сих пор Ху один кормил всю семью…
На мгновение самка перестает терзать добычу и смотрит на самца. Во взгляде ее ответ: «Да, теперь я тоже могу летать за добычей».
— Тогда все в порядке, — трясет перьями Ху и вразвалку ковыляет к устью пещеры. Такова привычка главы семьи; на выступе около входа в пещеру он переваривает ужин и дремлет, но не спит по-настоящему, для глубокого сна время придет лишь на рассвете, когда, по своему обыкновению, Ху скроется в глубь пещеры — где всегда полумрак — на длительный дневной отдых.
Луна, Малый свет, побледнела, а на востоке небо стало чуть светлей, но заметить это может только Ху. Человеку кажется, что все еще стоит глубокая ночь, но рассвет уже недалек.
Солнце еще не появилось над горизонтом, но высоко в небе уже различимы одно-два облачка, и черная полоса леса на противоположном берегу на глазах зеленеет. Задымили первые трубы по дворам деревни. И вот уже запылал, засверкал край небес на востоке, еще немного и откуда-то сбоку пылающим обручем выкатилось солнце, и рассвет мягким пурпуром сбежал с гор и залил весь край.
— Си-и-и… си-и-и! — разнес свой клич черный стриж, будто он давно дожидался этого момента. — Си-и-и… си-и-и! — несется однообразно, хотя для стрижа в этих звуках — целый гимн радости и привет наступающему дню.
— Си-и-и! — подхватывают этот клич остальные стрижи, в ответ им натужно хрипит старый серый ворон и с карканьем тянет к противоположному берегу, где, он знает, его ждет добыча — падаль, оставленная четвероногими хищниками.
— Ка-р, ка-рр! — раздается предупреждающий клич другой вороны, — зр-ря дар-ром каркать возле добычи, и без того нас, ворон, слетится больше, чем нужно!