История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

духовного мира, которая выше разума, выше различия между добром

и злом (сущность всех мистических религий) выражена тут в

парадоксальной, неожиданной и совершенно спонтанной форме.

Первыми указали на то, что Записки из подпольязанимают

центральное место в творчестве Достоевского, Ницше (о чем недавно

стало известно) и Розанов. Они занимают центральное место и в

работах Шестова – величайшего из комментаторов Достоевского.

С литературной

точки зрения это еще и самое оригинальное

произведение Достоевского, хотя и самое неприятное и самое

«жестокое». Именно на примере Записок из подпольяМихайловский

проиллюстрировал тезис о жестокости как основной черте

Достоевского. Людям, недостаточно сильным, чтобы с ними

справиться, или недостаточно невинным, чтобы не отравиться,

вообще не следует их брать в руки. Ибо это сильный яд, а лучше

держаться от него подальше.

С Записками из подпольятесно связан Сон смешного человека,

тоже написанный в форме монолога и тоже относящийся к

философии, во всяком случае не меньше, чем к литературе; он был

включен в Дневник писателяза 1876 г. Среди прочих художественных

вещей, включенных в этот журналистский Дневник, – Кроткая,

драматический диалог чисто психологического толка, и Бобок,

разговор мертвых, гниющих в своих могилах на кладбище –

страшное, мрачно-ироническое видение второй и окончательной

смерти.

Другие романы – Игрок, Вечный муж, Подросток– не

философские в том смысле, в каком философскими являются четыре

великих романа; Игрокинтересен как саморазоблачение в описании

игорной лихорадки и как изображение в образе Полины любимого

Достоевским типа гордой и демонической женщины, видимо,

похожей на реальную Аполлинарию Суслову. Вечный муж

принадлежит к самым «жестоким» произведениям Достоевского. Все

разворачивается вокруг неизлечимой душевной раны, нанесенной

униженному человеческому достоинству мужа любовником его жены,

и его тонкого и медленного отмщения своему обидчику

(мучительного для обоих). Подросток(1875) из всех романов

Достоевского стоит ближе всего к Дневнику писателя, и его

идеология – низшего порядка по сравнению с великими романами.

Преступление и наказание(1866), Идиот(1869), Бесы(1871)

и

Братья Карамазовы(1880), четыре великих романа, образуют как бы

связный цикл. Они все драматичны по конструкции, трагичны по

замыслу и философичны по значимости. Каждый из них представляет

очень сложное целое: дело не только в том, что сюжет воткан в

философию, а в том, что в самой философии главный Достоевский,

известный нам в чистом виде по Запискам из подполья, неразделимо

перемешан с журналистом-Достоевским Дневника писателя. Отсюда

возможность читать эти романы по крайней мере тремя способами.

Первый, тот, каким их читали современники, связывает их с

вопросами, которое решало русское общество и читатели 1865–

1880 гг. Второй способ – видеть в них постепенное раскрытие

«нового христианства», нашедшего свое окончательное выражение в

образах Зосимы и Алеши Карамазова из последнего романа. Третий

связывает их с Записками из подпольяи с трагической сердцевиной

авторского духовного опыта. И, наконец, наши современники

открыли четвертый способ их прочтения: не обращать никакого

внимания на их философское содержание и читать их просто как

романы о мелодраматических происшествиях.

Современники, придерживавшиеся первого способа прочтения

Достоевского, считали его писателем богато одаренным от природы,

но с сомнительным вкусом и недостаточным чувством

художественной меры; с оригинальными взглядами на

общеинтересные вопросы и с большим умением делать своих

персонажей живыми людьми. Их огорчал недостаток у него вкуса,

гротескно искаженное изображение реальной жизни, слабость к

сенсационным эффектам, но они восхищались его пониманием

патологических типов и силой психопатологического анализа. Если

они были консерваторами, то признавали правдивыми его описания

нигилистов; если были радикалами, то сокрушались, что человек,

облагороженный политическим мученичеством, может унизиться до

союза с грязными реакционерами.

Следующее поколение читателей Достоевского приняло его

романы как откровение нового христианства, где последние вопросы

добра и зла обсуждаются и разыгрываются с предельной

решительностью и где в целом создается новая, самая полная

доктрина духовного христианства. Трагическая неудача попытки

Раскольникова утвердить свою индивидуальность «без Бога», святой