История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
перевал– реальный Вест Райдинг начала девятнадцатого века. Они
связаны с ней и символизируют ее, но принадлежат к иному порядку
вещей. Главное в романах Достоевского – характеры, и в этом
отношении он верен традиции русского романописания,
рассматривающей романиста в первую очередь как создателя
характеров. Его характеры исполнены метафизического значения,
пропитаны символизмом и одновременно невероятно индивидуальны.
В
не меньший мастер, чем Толстой. Но природа этой индивидуальности
различна: персонажи Толстого – лица, плоть и кровь, наши знакомые
мужчины и женщины, обыкновенные и неповторимые, как в жизни.
У Достоев-ского это души, духи. Даже у его похотливых,
чувственных грешников плотское «я» не столько их тело и нервы,
сколько духовная эссенция их тела, их плот-скости. Плоть –
реальная, материальная плоть – отсутствует в мире Достоевского, но
зато очень сильно присутствует идея, дух плоти, и вот почему в его
мире дух может подвергаться нападкам плоти на своей собственной
духовной территории. Эти духовные экстракты плоти принадлежат к
самым ужасным, самым поразительным созданиям Достоевского – и
никто не создавал ничего, что по своему нечистому величию
приблизилось бы к старому Карамазову.
Портретная галерея Достоевского огромна и разнообразна. Невозможно
перечислить эти портреты или дать каждому краткую характеристику:
слишком они живые, реальные, сложные, да и слишком их много. Они живут
в каждом из великих романов (да и в других тоже) странной, нездоровой,
дематериализованной жизнью грозных демонов в человеческом облике или
пугающе живых призраков, со своими надрывами(это слово – родня
фрейдовскому «комплексу») и ранами, со своей духовной насыщенностью и
напряженной индивидуальностью, со своей неловкостью, гордостью
(особенно «гордые женщины») и знанием о добре и зле – страдающая,
мучающаяся порода, которой никогда не суждено успокоиться. Из всех
романов, пожалуй, самый населенный – Бесы, в котором три создания
возглавляют список – страшная и таинственно пустая фигура Ставрогина;
«чистый» атеист Кириллов, после Записок из подполья, вероятно, самое
глубинное создание Достоевского, и, наконец, не менее ужасный «мелкий
бес» – подлый и умелый заговорщик, льстец, идолопоклонник и убийца –
Петр Верховенский. Достаточно этих трех фигур, чтобы стало ясно, что
создавший их обладает творческим могуществом, которому среди людей нет
соперников.
Несмотря на то что он был влиятельным
считался выдающимся писателем (в основном, однако, за Бедных
людейи Мертвый дом), Достоевский при жизни не нашел настоящего
признания. Это вполне естественно: его мышление было
«профетическим» и исторически соответствовало не своему времени,
а эпохе, предшествовавшей Революции. Он был первым и
величайшим симптомом духовного разложения русской души на
высочайших ее уровнях, которое предшествовало окончательному
распаду царской России.
Литературное его влияние при жизни и в вось мидесятые годы
было незначительным и ограничивалось некоторым оживлением темы
жалости и сострадания, а также модой на болезненную психологию у
второстепенных романистов. В чисто литературном смысле его
влияние не было особенно велико и впоследствии. В узком смысле
очень немногих писателей можно назвать его литературными
наследниками. Но влияние Достоевского в целом, как феномен,
невозможно переоценить. Предреволюционное поколение, особенно
те, кто родился между 1865 и 1880 гг. (это значит – странное
совпадение! – между датами появления его первого и последнего
великих романов), были буквально пропитаны его идеями и его
мышлением. С тех пор более молодое поколение к нему несколько
охладело. Величие его не подвергается сомнению, да и читают его не
меньше: вероятно, за последние пять лет появилось больше книг и
статей о Достоевском, чем в любое предыдущее пятилетие. Но наш
организм выработал иммунитет к его ядам – мы их усвоили и
исторгли. Самое типическое отношение к Достоевскому наших
современников – его принимают как захватывающе-интересного
автора приключенческих романов. Современные молодые люди
недалеки от того, чтобы поставить его рядом с Дюма, – что
свидетельствует, конечно, об очень ограниченном ощущении его
индивидуальности, но печалиться об этом не стоит, потому что
реальный Достоевский – пища, которую легко усваивает только
глубоко больной духовный организм.
3. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН
Элементы гражданственности и социальности, очень заметные
уже в произведениях Тургенева и других романистов сороковых
годов, у писателей, работавших в царствование Александ ра II, еще
усилились. С одной стороны, антиэстетическое движение, с другой
стороны, возросшая возможность разоблачать и высмеивать
существующие социальные и административные условия – привели к