История войн и военного искусства

Меринг Франц

Здесь произошло то, что и предсказывал Гнейзенау. Силезская армия прошла почти без боя через ряды крепостей. Но и главная армия под командой Шварценберга также почти без боя достигла Лангрского плато, где и выяснилось, что этим ничего не было достигнуто. Против дальнейшего продвижения возражала мирная партия из военных и политических соображений. Дело дошло до горячей ссоры, и коалиция затрещала по всем швам.

Все же полный отказ от нее казался для обеих сторон еще слишком опасным, и пришлось остановиться на следующем компромиссе: не прерывая военных операций, созвать конгресс для обсуждения вопроса о мире. Здесь царь и Меттерних старались взаимно перехитрить друг друга: Меттерних хотел парализовать войну, в чем он, правда, опирался на Шварценберга; царь же пытался путем обструкции со стороны своих уполномоченных сорвать

мирный конгресс, который должен был состояться в Шатильоне.

Все важнейшие козыри были как будто в руках у Меттерниха, однако фактически игру выиграл царь. Даже и без обструкции его уполномоченных конгрессу было суждено распасться. Со времени вступления во Францию союзники видели, до какой степени население тяготилось властью Наполеона. Они теперь повысили требования, говоря уже не о Франции с границами на Пиренеях, Альпах и Рейне, но о Франции 1792 г., без завоеваний не только Наполеона, но и Республики. Разница достигала приблизительно 1400 квадратных миль: левый берег Рейна, Бельгия и Люксембург, Савойя и Ницца не могли уже больше принадлежать Франции. Как бы ни было правильно с немецкой национальной точки зрения требование возвращения левого берега Рейна, с какой бы убедительностью и многоголосьем ни защищал Арндт положение, что Рейн является не только немецкой границей, но и немецкой рекой, союзные монархи были очень далеки от этой мысли. В своей жажде земель они не обратили внимания даже на то, что границы Франции 1792 г. были совершенно неприемлемы для Наполеона. Если он не хотел уничтожить самые корни своей династии, то он должен был сохранить государство хотя бы в тех границах, которые существовали до момента его самодержавия.

Меттерних ошибся также и в своих военных расчетах. Подошла силезская армия и смело стала во главе главных сил в надежде увлечь их за собой, как это уже однажды было при переходе северной армии через Эльбу. Наполеон также приблизился к союзникам, и 29 января произошел первый бой под Бриенном, оказавшийся не совсем благоприятным для Блюхера. Зато последний победил 1 февраля при Ла-Ротьер.

Наполеон использовал продолжительный перерыв, который был дан ему нерешительной политикой союзников, для новых вооружений; это было сделано, однако, при все возрастающем сопротивлении нации и далеко не с полным успехом. В его распоряжении была лишь одна полевая армия в 70 000 чел., состоявшая большей частью из необученных рекрутов, в то время как армия Шварценберга достигала 190 000 чел., а армия Блюхера — 84 000 чел., в большинстве своем испытанных солдат. Правда, подавляющее превосходство сил союзников ослаблялось тем, что их армии были растянуты на расстоянии от Женевы до Мозеля. Во всяком случае, тем 50 000 чел., с которыми Наполеон был при Ла-Ротьер, они могли противопоставить 140 000 чел. Несмотря даже на такие благоприятные условия, Шварценберга все же нельзя было побудить к битве. С большим трудом царь настоял на том, чтобы в распоряжение Блюхера были переданы некоторые корпуса из главной армии, так что Блюхер начал и выиграл сражение с 90 000 чел.

Эта победа усилила позицию военной партии. На военном совете, состоявшемся через день после нее, было решено идти на Париж. Шварценберг должен был преследовать разбитую армию Наполеона, в то время как Блюхер, из продовольственных соображений, должен был сделать несколько маршей к северу и затем, свернув на запад, двинуться к Парижу. Все же внутренние противоречия не были этим устранены. Шварценберг не старался использовать плоды победы. Он не только не преследовал разбитого врага, но и продвигался вперед так медленно, что оставался почти на одном уровне с Блюхером; вследствие этого был совершенно обнажен левый фланг силезской армии, который чрезвычайно беззаботно двигался широко растянутыми колоннами. Молниеносными ударами Наполеон разбил отдельные корпуса Блюхера; 10 февраля при Шампобере, 11-го — при Монмирале, 12-го — при Шато-Тьерри и 14-го — при Этоже. Эти четыре поражения по своим потерям равнялись большому сражению; силезская армия потеряла 15 000 чел.

За время 4-дневных боев от главной армии не было получено ни одного подкрепления. Распря между царем и Меттернихом снова вспыхнула ярким пламенем. Русское посольство сообщало из Англии, представитель которой до сих пор был на стороне Меттерниха, что английское правительство, считаясь с голосом народа, высказалось против мира с Наполеоном.

Царь отказывался теперь от всякого участия в мирных переговорах, а Меттерних угрожал выходом Австрии из коалиции. Как раз в эти дни силезская армия потерпела поражение, и Шварценберг получил приказ не только не производить никаких операций, но и быть готовым в ближайший же день отступить с театра войны. Этого было достаточно, чтобы активность Шварценберга, и без того незначительная, прекратилась совершенно. Дело дошло до того, что Наполеон, разбив силезскую армию, обратил свои силы против главной армии и достиг немаловажных успехов над отдельными ее корпусами при Мормане и Монтеро.

Партия мира вздохнула снова. Шварценберг предложил Наполеону перемирие. «Стыдно быть таким трусом, — писал Наполеон своему брату Жозефу, — этот несчастный падает на колени при первой же неудаче». Он сначала не отвечал совсем, а затем предложил мир на основе границы по Рейну. Границы 1792 г. он отклонял самым решительным образом. Его надежды снова воспрянули; он думал, что ему ближе до Мюнхена, чем союзникам до Парижа. Со своими пленниками ему нечего вести переговоры; продолжительное перемирие он также отклонил; конференции, которые устраивались по этому поводу, не приводили ни к каким результатам.

Шварценберг присоединил силезскую армию к себе под предлогом подготовки к общей битве; на самом же деле он думал лишь о скорейшем возвращении за Рейн. Обе армии страдали по-прежнему от продовольственных затруднений. Войска были расположены на голой меловой возвышенности, покрытой снегом; было очень холодно. Одежда и обувь солдат во время похода очень износились. Соломы совершенно не было, и, чтобы раздобыть дров, приходилось рубить дома и хижины. При таких условиях план Грольмана встретил благоприятный прием как у союзных монархов, так и у Шварценберга. Этот план состоял в следующем: силезская армия должна была снова отделиться от главной армии и маневром на Париж отвлечь от нее неприятеля.

В случае же если Наполеон повернет против силезской армии, она должна была отступить на сильные корпуса Бюлова и Винценгероде, подходившие из Голландии.

Грольман представил план более безобидным, чем он был задуман. Силезская армия хотела быть совершенно независимой от Шварценберга и вести войну на свой собственный риск, тогда как Шварценберг думал, что он хочет и будет продолжать общее отступление, только в ином направлении. Приказа Шварценберга повернуть обратно, чтобы дать якобы общую битву, Блюхер просто не выполнил; он видел в этом лишь предлог для нового ограничения свободы действий. 3 марта он соединился под Суассоном с Бюловым и Винценгероде. В его распоряжении было теперь более 100 000 чел., тогда как Наполеон вел быстрым маршем как раз половину этого — 55 000 чел.

Образ действий Наполеона парализовал Блюхера и Гнейзенау. Здесь действовало совместно несколько причин. Бюлов и начальник его штаба Бойен с ужасом смотрели на оборванных и изнуренных солдат Клейста и Йорка. Их собственные войска до сих пор снабжались хорошо и никогда не были на бивуаках, тогда как силезская армия оперировала в течение многих недель в почти совершенно опустошенных местностях. Реквизиционная система превратилась в беспорядочную грабительскую систему, и французское население, относившееся к союзникам до сих пор равнодушно и даже дружелюбно, начало оказывать активное сопротивление. Так же плохо, и даже еще хуже, отражалось это положение на собственных войсках; они явно дичали, так что офицеры почти не имели на них влияния. Йорк называл свой корпус бандой разбойников, а Шарнгорст, сын генерала, едва не был убит своими собственными солдатами.

Испуганный таким положением, Бойен обратил внимание на то, что Пруссия имеет все основания беречь свои войска, если только она хочет, чтобы при заключении мира были приняты во внимание и ее интересы, потому что тогда будут иметь решающее значение не только победоносное ведение войны, но и существующие взаимоотношения сил. Всеми своими практическими следствиями военная деятельность силезской армии с января оказывала весьма существенные услуги лишь одному царю. Представления Бойена произвели на Гнейзенау сильное впечатление, тем более что они исходили от старого товарища, умевшего вести даже современную войну. Вдобавок ко всему Блюхер заболел чем-то вроде помрачения рассудка, и на Гнейзенау упала двойная тяжесть ответственности. Он решил перейти от нападения к обороне.