История всемирной литературы Т.6
Шрифт:
В лирике Словацкого гражданственность сочетается с такой проникновенностью, таким накалом чувств, что личное, выстраданное сливается с общенародной, крупномасштабной темой. В стихотворениях его отразились и вера в новое всенародное восстание («Успокоение»), и ощущение безвременья между моментами национального подъема, боль погибающих на чужбине изгнанников («Погребение капитана Майзнера»), и раздумья о тяжести человеческого бытия в современном поэту мире («Гимн»), и сознание задач, выпавших на долю его поколения: нести народу «светильник просвещения» и идти ради родины на борьбу и гибель («Мое завещание»). Отразился в лирике и демократизм поэта, который говорит об «ангельской душе» народа и призывает Польшу в очистительном своем обновлении сбросить «грубую скорлупу» шляхетства («Гробница Агамемнона»).
Поэзия Словацкого не нашла у современников благожелательного приема. Литературным противникам поэт ответил в поэме «Беневский» (1841), где продемонстрировал остроумие и изобретательность, легкость
Повальное увлечение эмигрантов мистицизмом не обошло в 40-е годы и Словацкого, но не убило в нем поэта. К секте Товяньского он примыкает на очень короткое время, а затем пытается разработать свою «философию духа», пронизанную стремлением осмыслить мировое развитие, подчеркивая его универсальность и непрерывность («дух», разрушитель и созидатель,
проходит сквозь множество все более совершенных фаз-воплощений), закономерность гибели старых форм и сотворения новых. Во второй половине 40-х годов, до самой смерти, Словацкий работает над историко-философской поэмой «Король-Дух», одним из самых оригинальных творений польского романтизма. В рапсодах поэмы он хотел дать синтетическое изложение нового взгляда на мир, рассказав начиная с генезийской прастадии, с предславянской сказочной древности о разных эпохах польского бытия, воплощенных во властителях, их грехах и заблуждениях, в реализации ими нравственно-политических идей. Возвышение народа, идущего к вечному свету («солнечному Иерусалиму»), — это, согласно эпосу Словацкого, плод работы целых «колонн» всякого рода духов, причем особое предназначение выпадает на долю «королей-духов», вождей, водителей, вдохновенных певцов. Сплавляя историческое значение с мифом, фантастикой, религиозными верованиями, лирическое «я» сливая с героями (каждый из них воскресает в преемнике) и одновременно сказителями рапсодов, поэт творит эпос космического размаха, красочной сказочности, эпос, воплощающий в себе идею неуклонного (то замедляющегося, то стремительно динамичного) развития природы и человечества.
И в отмеченных мистическим настроением произведениях 40-х годов Словацкий говорит о социальных конфликтах, о народной ненависти к угнетателям (драма «Серебряный сон Саломеи», 1844). Подчас новые взгляды автора вообще не отражаются в художественном замысле: такова неоконченная драма «Фантазий» (ок. 1845), пародия на мечтательно-пассивный, ставший уже ходульным романтизм и гротескное изображение польской шляхты на Украине, эгоистической, живущей материальными заботами (ей противопоставлены повстанец, в прошлом командир крестьянского отряда, и русский майор, бывший декабрист). В лирике Словацкого появляются новые качества (космическая масштабность, тяготение к тону пророчеств и видений). 1845 годом датируется лучшее из произведений польской революционно-демократической поэзии — «Ответ на „Псалмы будущего“». Обличая классовую слепоту апологета шляхты, его страх перед народной революцией, поэт призывает верить в смысл истории, в обновляющую работу «Духа — вечного революционера», в «новые формы» жизни, которые могут рождаться в переворотах и кровавых войнах. Выступая от имени нового революционного поколения, «сильных» и «молодых», он заявляет своему противнику в полемической схватке: «Мы станем на пути твоего, полного трупов, Харонова челна».
КРАСИНЬСКИЙ
Резкую конфликтность в изображении действительности польские романтики утверждали широкопланово: применительно к человеку, к межчеловеческим отношениям, к человечеству в целом. Именно наличие противоборствующих начал было гарантией, что бытие отнюдь не статично, что в упадке и страдании заложено возрождение, что временно торжествующее таит в себе собственную гибель. Это справедливо не только по отношению к революционно настроенным художникам. Подчас и социальный консерватизм не был препятствием для постановки острых проблем. Примером может служить творчество Зыгмунта Красиньского (1812—1859), в котором приверженность к шляхетской традиции социальную зоркость по-своему обостряла.
Красиньский эмигрантом по своему положению не был. Но с юных лет он жил за границей, в Польше бывал лишь наездами и свои сочинения издавал анонимно. Его отец получил от
Лучшее в творчестве Красиньского — драмы философско-исторического содержания. Его «Небожественная комедия» (1835) написана прозой, в «открытой» драматической форме. Пользуясь фрагментарной композицией, автор добивается экономии словесно-образных средств, почти целиком отказывается от бытовых деталей, локально-событийной конкретизации, от характерологической индивидуализации персонажей. Главный герой драмы, граф Генрик, — поэт и аристократ, человек, обреченный на трагическую гибель, ибо он выступает носителем поэтического и рыцарского идеала в мире материально-низменном. В первых двух частях основным конфликтом является столкновение поэтической личности с прозою частной жизни. В третьей и четвертой частях изображена трагедия общественная, столкновение современного Красиньскому века грубых материальных стремлений с феодально-рыцарской традицией. Красиньский изображает битву между аристократией и демократией, которая, по его мнению, должна произойти в ближайшем будущем. Он симпатизирует аристократии, но предоставляет слово и обвинителям старого мира, говорит о малодушии и обреченности потомков феодальной знати. Будущее социальное потрясение он рисует в тенденциозном духе, но изображает не как заговор, не как слепой бунт, а как переворот, в корне меняющий облик общества, имеющий моральные обоснования, организованный и выдвигающий вождей, не противоречащий истории, а в определенной степени санкционированный ее законами (которые, по Красиньскому, равнозначны воле Провидения, «божественному плану мира»). Революцию Красиньский изображает как борьбу притесненных, бедных, бесправных против богатых, властвующих, высокородных. Материалом ему послужили исторические работы о Великой французской революции, труды сенсимонистов, но он не проглядел и социальных выступлений новейшего времени, таких, как лионское восстание 1831 г. Толпа восставших требует в драме «хлеба, заработка, дров на зиму, отдыха летом», провозгласив лозунг: «Смерть господам», добавляет: «Смерть купцам».
Демократия одерживает у Красиньского победу над защитниками старого. Но закончить драму ее триумфом автор не мог и не хотел. Каждая из конфликтующих сил, по мнению Красиньского, олицетворяла лишь частичную правду. Полная истина, считал поэт, могла быть лишь достоянием бога, который явит ее человечеству в конечной фазе развития. В финале драмы появляется Христос, не примиряющий враждующие стороны, а сметающий их с лица земли. Смысл его появления поэтом до конца не расшифрован: предсказывается или гибель человечества, или безоговорочное его подчинение вышней воле. Вождя демократов Красиньский заставляет пасть перед Христом.
В драме «Иридион» (1836) изображен императорский Рим накануне гибели. Сильные стороны мышления Красиньского проявились в показе разложения и обреченности общества, терзаемого антагонизмами, породившего силы, которые его низвергнут. Заглавный герой, проникнутый страстной ненавистью к Риму, пытается сплотить воедино его противников. Но он терпит неудачу, ибо материальной силе хочет противопоставить тоже силу. Победить же языческий Рим, по мысли автора, суждено только духовной силе — христианству. В фантастическом финале герой пробуждается от многовекового сна и внемлет велению свыше: отправиться в странствие «к земле могил и крестов». Польская земля становится землей христианского искупления. Настойчиво подчеркивая несоответствие намерений и целей исторического субъекта с его истинной ролью, Красиньский призывает верить, трудиться, страдать, не ломая существующих установлений.
В 40-е годы консерватизм Красиньского обостряется. Пытаясь изложить в стихах и трактатах выработанную им религиозно-мессианистскую систему (в вульгаризированном виде использованы были некоторые положения гегельянства), он проводит мысль о необходимости единения шляхты и народа, запугивает соотечественников ужасами ожидаемой революции (поэма «Перед рассветом», «Псалмы будущего», вызвавшие отповедь Словацкого, и т. д.).
ЛИТЕРАТУРА НА ПОЛЬСКИХ ЗЕМЛЯХ В 30—40-е ГОДЫ
Литература в самой стране не выдвинула после 1831 г. талантов такого же уровня, которыми располагала эмиграция, однако развивалась во многом под идейным воздействием корифеев романтизма (хотя мессианистские увлечения для нее отнюдь не характерны), демократических публицистов, а также революционеров, готовивших на польских землях новые выступления и лучше, чем эмигранты, знавших ситуацию в Польше. Много писал о литературе Эдвард Дембовский (1822—1846). Национальность и народность он связывал с достижением нацией «все более высокого уровня в понимании и осуществлении свободы», причем литературе отводилась роль «творческого возвещения будущего», «вдохновляющего знамени» в борьбе народа «за выработку общественных понятий и знания». В оценке традиций он ополчался против всякого рода «кастовости» и отделял от истинно национального развития явления, связанные, по его мнению, лишь с магнатско-шляхетским кругом.