История всемирной литературы Т.6

Бердников Георгий Петрович

Литературный процесс в этих условиях имел свои отличительные особенности. Иногда в научной литературе его определяют как ускоренное литературное развитие. Одна из главных его особенностей — одновременное или почти одновременное проявление как бы разностадиальных явлений — черт Ренессанса, барокко, Просвещения, классицизма, романтического мышления и т. д. Нередко сосуществовали и взаимодействовали, особенно на первых порах, архаичные и современные литературные формы (попытки приспособить к современным нуждам и потребностям архаичные книжные языки — у греков, сербов, чехов, явные следы агиографических жанров в болгарской литературе первой половины XIX в. и т. д.). Можно говорить о сжатом и фрагментарном проявлении тенденций, которые в других литературах составляли целые эпохи. Здесь же как бы налагаются друг на друга и взаимопроникают разновременные по типу явления. И хотя на первом этапе сильнее выступают просветительское начало и соответствующий рационалистический тип мышления, позднее — романтическое мироощущение, их разграниченность и противопоставленность выражены слабее, чем во многих других литературах. В болгарском литературоведении, например, до сих пор не смолкают

споры, существовал ли вообще романтизм в болгарской литературе. В литературах эпохи национального возрождения разного рода явления часто взаимопроникают и переплетаются, порождая подчас весьма своеобразные художественные ценности. Особенно часто здесь встречаются художественные формы, соединяющие определенные черты классицизма и романтизма.

Объединял все эти, казалось бы, разнородные и пестрые тенденции процесс формирования национальных литератур. В условиях противодействия иноземному гнету этот процесс был выражен с особой отчетливостью. Самоутверждение наций проявлялось в нарастающем осознании самобытности и единства национального коллектива — в языковом, культурно-этнографическом, историческом отношениях. Развивался центростремительный синтез богатств национального языка, отечественной письменности, исторических традиций, фольклора. Этот синтез естественно включал в себя и избирательное освоение инонационального опыта. Осознание себя «в ряду других» сопровождалось соотнесением отечественного и инонационального — как в различительном смысле, так и в смысле аналогий и освоения определенных форм культурной и литературной жизни.

Разные социальные силы, участвовавшие в движении, стремились придать различную социальную основу упомянутому синтезу. В польской или венгерской литературах шкала таких различий простиралась от дворянского консерватизма до дворянской революционности и революционно-демократических идей. Иногда важную роль, особенно на начальном этапе, играло духовенство, те традиции образованности, которые жили в этой среде.

Краеугольной проблемой литературной жизни, да и национального самоутверждения вообще, было создание национального литературного языка. Только поляки имели к этому времени развитый и в основном сложившийся литературный язык, который теперь совершенствовался; в какой-то мере к ним приближались венгры (также потерявшие независимость сравнительно недавно — в начале XVIII в.). Другие угнетенные народы еще только вели борьбу за право пользоваться родным языком, стремились доказать его литературные возможности, установить его литературную норму. Трудность заключалась не только в необходимости противодействовать покровительству, которым пользовался язык господствующей нации, но и в выработке концепции собственного литературного языка. Помимо официального государственного языка ему, как правило, противостоял и традиционный церковный, или книжный, язык (латынь в империи Габсбургов, греческий и различные варианты старославянского языка на Балканах). Не было ясности и в вопросе, что следует положить в основу национальной языковой нормы. Поначалу выбор часто падал на письменные языки эпохи независимости: в Греции — язык античной литературы, в Чехии — язык эпохи гуманизма (XVI в.) и т. п. Шла борьба архаистов и новаторов. Лишь постепенно осознавалась анахроничность прежних книжных языков, необходимость опереться на более широкую базу, и прежде всего на современный разговорный язык. О сложности процесса свидетельствует тот факт, что если концепции, легшие в основу современного литературного языка, в Чехии или Венгрии утвердились где-то во втором десятилетии XIX в., то в Сербии и Хорватии современная языковая норма победила лишь к середине века. Словаки полностью перешли на самостоятельный литературный язык только в 40-х годах XIX в. В Греции, где необыкновенно сильным был авторитет античного наследия, переход на современный язык затянулся даже до XX в. Как и в некоторых других литературах, здесь в течение десятилетий одновременно создавались произведения, использующие разную языковую норму.

Формирование национального литературного языка осознавалось как важнейшая задача времени. Это накладывало печать на всю литературную жизнь. Во многих странах региона она имеет в это время заметную филологическую окраску. В одном лице нередко выступал крупный филолог и писатель: Й. Юнгман в Чехии, Л. Штур — в Словакии, В. Караджич — в Сербии, Л. Гай — в Хорватии. Много сил отдавалось обсуждению языковых проблем. Большим событием литературной жизни становилось создание словарей национального языка, грамматик и т. д. Даже отбор произведений для переводов отчасти определяется в это время желанием испытать и продемонстрировать разные возможности родного языка.

Осознание преемственности исторического бытия нации, нарастание освободительных настроений сопровождались повышенным интересом к отечественной истории, особенно к эпохам былой независимости и собственной государственности, к наиболее значительным событиям борьбы против иноземных захватчиков. Заметному развитию исторической науки, направленной на синтез отечественной истории, сопутствует в это время широкое внимание литературы к наиболее славным страницам исторического прошлого родного народа. Рождаются героико-эпические произведения, посвященные борьбе за свободу. Более ранние из них чаще всего выдержаны в духе гражданско-патриотических канонов классицизма, в тональности одического пафоса; позднее наблюдается переход к романтической поэтике, но много было и переходных форм. Героике часто сопутствуют элегическая тональность, скорбь по утраченной независимости, «поэзия руин», как она была названа в Дунайских княжествах.

Существенной моральной поддержкой в национальном самоутверждении было ощущение сопринадлежности народа более широкой общности — социальной, племенной, региональной. Так, существовала определенная солидарность балканских народов в их борьбе против Османской империи. Порой даже очаги и центры национальной политической и культурной жизни возникали в соседних странах: болгарские и греческие — в Бухаресте и на юге России (в Одессе), сербские — в Пеште и т. д. Среди славянских

народов получили распространение идеи «славянской взаимности», т. е. солидарности родственных славянских народов в развитии своей культуры и в противодействии инонациональному гнету. Наиболее полно эти идеи воплотил в своем творчестве поэт чешского и словацкого народов Ян Коллар. Скорее региональный характер имели идеи иллиризма, зародившиеся и получившие распространение на Балканах и главным образом в Хорватии. В различных социально-политических кругах такого рода концепции и идеи приобретали разную идеологическую и политическую окраску — от прогрессивной до консервативной.

Важной отличительной особенностью литературной жизни народов Центральной и Юго-Восточной Европы был исключительный интерес к фольклору. Народное творчество постепенно стало восприниматься как незаменимый источник развития подлинно национальной литературы. В нем видели сокровищницу национально-самобытного искусства, нравственных идеалов, эстетических вкусов народа. Большим авторитетом в этом отношении пользовались идеи немецкого философа Гердера, его мысль о проявлении национальной оригинальности народа в фольклоре. Многие поэты этого времени были одновременно фольклористами, собирателями и издателями произведений народного творчества: Ф. Л. Челаковский и К. Я. Эрбен — в Чехии, Я. Коллар — в Словакии, В. Караджич — в Сербии, несколько позднее братья Миладиновы — в Болгарии и др. Именно в это время Европа с изумлением открыла для себя сокровища сербского народного эпоса. Для литератур угнетенных народов особое значение имели героико-эпические фольклорные произведения, в которых воспевалась борьба за свободу — юнацкие и гайдуцкие песни балканских народов, клефтские песни греков, збойницкие песни словаков. Литература широко черпала из народной поэзии темы, сюжеты, образы, усваивала некоторые поэтические формы и изобразительные средства. Фольклор как аутентичное творчество народа, основного носителя национальной самобытности и социального протеста, иногда ценился в это время даже выше профессионального литературного творчества. Многие поэтические произведения этих лет возникали в процессе состязания с народной поэзией или испытали сильное ее влияние. Таково, например, происхождение литературных мистификаций В. Ганки и Й. Линды в Чехии — знаменитых Краледворской и Зеленогорской рукописей, выданных за древние памятники. Народно-социальную стихию фольклора особенно глубоко постиг венгерский поэт Ш. Петёфи, поэзия которого многое впитала в себя от народного творчества.

Общая направленность литературного развития, включая и те страны, где литературные течения и стадии процесса не были столь четко разграничены, выражалась, как и во всей Европе, в движении от просветительски-рационалистического склада мышления к романтическому. Возникшее как естественная оппозиция средневековому религиозно-мистическому сознанию, духовному гнету контрреформации просветительское движение в странах Восточной Европы черпало многие импульсы в общеевропейском, особенно во французском, Просвещении. Из отличительных черт можно отметить, что гражданско-патриотический пафос, пожалуй, чаще выступал здесь на первый план по сравнению с морально-философской дидактикой. В литературе угнетенных стран идеалы просвещенного разума и естественного права становились аргументом в пользу равноправия народов и национального самоутверждения. У тех народов, культурно-историческое развитие которых в прошлом оказалось в результате иноземного гнета ослабленным и задержанным, особый упор делается теперь на практическую деятельность, на подъем образования и просвещение обездоленного народа. Поэтому в литературе Болгарии, например, где основная фаза Просвещения относится к первой половине XIX в., особенно сильно выражено дидактическое, «учительское» начало.

Явления романтизма в восточноевропейских странах не только отражают общие для всей Европы тенденции его развития и находят аналогии во многих его разновидностях, но и отличаются порой значительным своеобразием, большей проявленностью одних его сторон и меньшей — других. Романтизм развивался здесь не после победоносной или исчерпавшей свои возможности буржуазной революции, не в условиях обнаружения противоречий буржуазного строя, а при неразрешенности основных задач этой революции, при наличии неустраненных, хотя и изживших себя в сознании передовой части общества, институтов и норм феодальной системы. Творчество восточноевропейских романтиков, живших в обстановке предреволюционного подъема и национально-освободительного движения, было проникнуто духом протеста и борьбы против феодального строя и абсолютизма. Внимание к противоречиям буржуазного общества, как правило, выражено в литературе, особенно на начальной стадии, значительно слабее, чем в Западной Европе. Здесь еще не ощущалось в такой мере разочарование в предначертаниях просветителей. Романтическая устремленность в будущее нередко выступала скорее как экспрессивное и мятежное их развитие (часто с широким использованием элементов поэтики классицизма). Особенности общественно-исторической обстановки, атмосфера постепенно нарастающего освободительного движения, неясность перспектив еще слабо обозначенного буржуазного пути отодвигали на задний план вопрос о противоречиях грядущего общества и нередко питали иллюзии о возможности избежать этих противоречий. Казалось, что с ликвидацией национального гнета и проведением демократических преобразований возникнет благополучное, гармоническое общество.

Романтическое мироощущение больше проявлялось в литературах этих стран своим мятежным духом, порывом к свободе, героикой борьбы, трагизмом самопожертвования и поражений, обращением к национально-фольклорной стихии (в значительной мере через эту стихию преломлялся интерес романтиков к самобытно-индивидуальному в бытии народа). Вершинные взлеты романтического творчества вообще часто оказывались связанными с кульминационными моментами освободительного движения. Это отчетливо видно на примерах польской, венгерской, греческой, сербской, хорватской литератур, где романтизм в первой половине XIX в. получил особенно яркое развитие и дал такие высокие достижения, как поэзия А. Мицкевича, Ю. Словацкого, М. Верешмарти, Ш. Петёфи, П. Негоша, И. Мажуранича, Д. Соломоса, А. Кальвоса и др.