История всемирной литературы Т.7
Шрифт:
Самой влиятельной была поэтическая группа, усилиями которой и был создан журнал, уже своим названием объявивший и о полемике с солидным, либеральным тогдашним «Вожатым», и о верности прежнему «Вожатому» — романтическому знамени плеяды Потгитера. Неоромантическая ориентация, которую задавал Виллем Клоос (1859—1938), требовала от поэта в первую очередь «самого индивидуальнейшего выражения самой индивидуальнейшей эмоции», отточенной версификации, чистоты и ясности поэтического образа. В то же время проповедовалось «чистое искусство». Клоос культивировал жанр сонета («Книга ребенка и Бога», 1888; «Стихи», 1894; «Новые стихи», 1895, и последующие сборники) по примеру рано умершего талантливого Жака Перка (1859—1881), чьи стихи, обработанные Клоосом и посмертно им же изданные (1882), стали как бы поэтическим запевом движения восьмидесятников.
Наряду
Страстным пропагандистом французского натурализма и в то же время крайне субъективным импрессионистом в своих суждениях был критик Лодевейк Ван Дейссел (1864—1952). Как дань своему увлечению он пишет даже два романа («История одной любви», 1887, и «Маленькая республика», 1889). Впрочем, через несколько лет он уже констатирует «Смерть натурализма» (1891) и переносит свой пафос критика «От Золя к Метерлинку» (1895). Именно литературно-критические работы (одна из лучших — «Мультатули», 1891) составляют ядро творческого наследия Дейссела.
Под эгидой «Нового Вожатого» дебютировали также публицист социал-демократ Франк Ван дер Гус, симпатизирующий идеям социализма прозаик и поэт Фредерик ван Эден и целый ряд других литераторов. К середине 90-х годов неоромантический пафос и культ «чистого искусства» поэтов-восьмидесятников, которыми жил «Новый Вожатый», исчерпали себя. Выходящий после 1894 г. новый «Новый Вожатый» уже не имеет с прежним ничего общего, кроме заглавия.
*Глава восьмая*
БЕЛЬГИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ЛИТЕРАТУРА 50—60-х ГОДОВ
50—60-е годы XIX в. были эпохой формирования бельгийской литературы, получившей международное признание с выходом в свет «Легенды об Уленшпигеле» (1867) Шарля де Костера. Не оцененная в момент появления в самой Бельгии, «Легенда об Уленшпигеле» была замечена последующими поколениями бельгийских писателей и деятелей культуры, ее стали называть «национальной Библией». Такое определение указывает место произведения де Костера у истоков бельгийской культуры. При том, что самобытные традиции издавна существовали на территории нынешней Бельгии (о чем ярко свидетельствует, например, фламандское изобразительное искусство XV—XVII вв.), рождение общебельгийской культуры действительно происходит в XIX в. и связано с образованием Бельгии как самостоятельного государства в результате революции 1830 г., освободившей страну от голландского господства. Основное население Бельгии составляют фламандцы, язык которых очень близок нидерландскому, и валлоны, говорящие на диалектах французского языка. Судьбы двух народов тесно сплетены на протяжении веков.
Литература Бельгии развивается на двух языках — французском и нидерландском. При этом преимущественное развитие находит литература на французском — государственном — языке. Литература на нидерландском языке, который получил статус государственного только лишь в XX в., отразила специфику борьбы за языковое равноправие фламандцев. Идеями фламандского движения проникнуто творчество крупнейшего прозаика этого периода Хендрика Консьянса (1812—1883). В своих исторических романах «В год чудес» (1837) и «Фламандский лев» (1838) он героизирует прошлое фламандцев, видя в этом средство возрождения фламандской культуры.
Идею бельгийского единства воплотила в XIX в. литература на французском языке, создававшаяся писателями как валлонского, так и фламандского происхождения.
Вплоть до 70-х годов в бельгийской литературе господствуют романтические тенденции, в немалой степени связанные с подъемом национального самосознания после провозглашения независимости. Первый видный бельгийский поэт-романтик Андре Ван Хассельт (1806—1874), родившийся в Голландии и сначала писавший на нидерландском языке, но затем обратившийся к французскому, осмысляет бельгийскую специфичность как органический синтез начал германской и романской культур. Однако его попытка осуществить подобный синтез в своем поэтическом творчестве (сб. «Стихи, притчи, оды и ритмические опыты», 1862) путем, в сущности, механического соединения элементов французской и немецкой романтической традиции потерпела неудачу. Как справедливо замечает Л. Г. Андреев в книге «Сто лет бельгийской литературы», «никакого бельгийского своеобразия, „третьего“
Ряд франкоязычных (главным образом валлонских) литераторов не выходит из круга воздействия французской традиции, которой невольно следовал и Ван Хассельт, не скрывавший своего восхищения В. Гюго, и прозаик и поэт Октав Пирме (1832—1883), чьи основные произведения (сборники размышлений и сентенций «Листва», «Дни одиночества», «Часы философии» и др.), вышедшие в 60—70-е годы и проникнутые отвращением к хищнической буржуазной морали, отмечены сильным влиянием Шатобриана.
В то же время конец 50-х и 60-е годы XIX в. стали для бельгийской литературы тем рубежом, с которого утверждается ее самостоятельность. В этот период появляются сборники «Поэтические опыты» (1858), «Цветы на могилы» (1858), «Маленькие поэмы» (1860), «Стихи, песни, молитвы» (1862) крупного поэта-лирика Гвидо Гезелле (1830—1899), предшественника бельгийских символистов, выступивших на рубеже 80-х и 90-х годов. Католический священник, преподававший в семинарии германскую словесность, Гезелле писал на западнофламандском диалекте нидерландского языка, что значительно сужало сферу распространения его поэзии. Однако он не может быть причислен к сугубо региональным авторам: фламандский колорит его творчества, воспевающего красоту родного края и впитавшего безыскусность народных песен, не является для Гезелле самоцелью, ограничивающим началом. Поэт напряженно переживает трагизм бытия: необратимый бег времени, смерть, уносящую человека в расцвете сил. Религиозное мировосприятие Гвидо Гезелле наложило заметный отпечаток на его творчество. Вместе с тем его описания всегда конкретны, детализованы, как бы чувственно осязаемы, даже если речь идет об отвлеченных понятиях (этот прием впоследствии будет использован в зрелом творчестве Верхарна). Так, повозка времени, уносящая дни и годы жизни, несется «болтаясь и трясясь, треща и скрежеща» («Повозка времени»).
Первые ростки реализма связаны в молодой бельгийской литературе с обращением к современности. Они провляются в творчестве Эмиля Леклерка (1827—1907), автора социально-бытовых романов («Адвокат Ришар», 1858, и др.).
ШАРЛЬ ДЕ КОСТЕР
Шарль де Костер (1827—1879) родился в Мюнхене, рано потерял отца, служившего управляющим делами епископа, и вынужден был с юношеских лет зарабатывать на жизнь (служил в банке, позже в архиве). Учился в Брюсселе в духовном коллеже, затем изучал философию и литературу в университете.
В 1858 г. выходит первая книга де Костера, сборник «Фламандские легенды», в некоторых моментах предвосхищающая своеобразие «Легенды об Уленшпигеле». «Фламандские легенды» отмечены влиянием романтической традиции, в большей даже степени немецкой, чем французской. Это проявляется и в интересе автора к фольклорному наследию своего народа, и в его склонности к изображению сверхъестественного, которое, однако, комически снижено в последней из легенд сборника «Сметс Смее» о находчивом, смелом и веселом кузнеце, вышедшем победителем из единоборства с полчищем чертей. Эта легенда отнесена к эпохе нидерландской революции XVI в., и кузнец Сметс Смее выступает как гёз, враг испанского короля и католической церкви, что позволяет исследователям увидеть в нем первый набросок образа Уленшпигеля. «Фламандские легенды» предваряют книгу об Уленшпигеле и специфическим сочетанием фламандской тематики и французского языка, архаизированного в соответствии с сюжетами сборника.
Само обращение де Костера к Уленшпигелю, герою северогерманских народных легенд, было подготовлено обстоятельствами его биографии: с 1856 г. де Костер активно сотрудничает в демократическом журнале «Уленшпигель», выступая от лица этого персонажа со статьями об острых проблемах бельгийской и международной жизни, возвещая неизбежность новых революций в Европе («... в воздухе гроза, неизвестность, революция»). Публицистика де Костера характеризует его как борца за права народа, угнетенных классов общества против власть имущих буржуазной Бельгии, этого, по широко известному определению К. Маркса, «уютного... маленького рая землевладельцев, капиталистов и попов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 365).