Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции

Авсеенко Василий Григорьевич

"Здсь были воздушныя террасы, висячіе сады и самые разнообразные виды. Какъ разъ возл идиллія сельскаго хозяйства: олень и корова, подходящіе вечеромъ безбоязненно къ брызжущимъ водамъ мраморныхъ фонтановъ; вдали – на вал пасущіяся стада, снокосъ или сборъ винограда, виргиліевская жизнь мирныхъ трудовъ. И все это было окаймлено, въ спокойной дали, мраморными аппенинами, или альпами, покрыты-ми вчнымъ снгомъ".

"Зима ничего не отнимаетъ у этихъ пейзажей. Даже запущенность и руины придаютъ имъ новую прелесть. Въ садахъ, гд прекращается культура, въ большихъ виноградникахъ, оставленныхъ на свобод, сильныя растенія какъ будто радуются отсутствію человка. Они становятся хозяевами жилища, овладваютъ колоннадами, цпляются за мраморные обломки и ласкаютъ одинокія статуи. Все это очень дико и вмст очень пріятно, исполнено сладостно-суроваго характера, soave auslero;– все это не возбуждаетъ недоврія, но слишкомъ могущественно дйствуетъ на душу, усыпляя ее, убаюкивая любовью и пустыми грезами" [188] .

188

Ibid.

Понятно само собою, что вліяніе итальянской культуры на французскую, слды котораго, какъ мы убдимся, очевидны, не было результатомъ одного по-хода Карла VIII: оно было слдствіемъ цлаго ряда французско-итальянскихъ войнъ, приведшаго Италію въ продолжительное столкновеніе не только съ Франціей, но съ выходцами почти всей Европы. Излагая походъ Карла VIII, мы имли въ виду представить очеркъ внутренняго состоянія Италіи конца XV вка в общую характеристику французско-итальянскихъ войнъ, главныя черты которыхъ остаются почти неизмнными при Людовик XII и Франциск I; излагать же исторію всхъ итальянскихъ войнъ этого періода мы не видимъ надобности, и не находимъ даже возможности, по недостатку собраннаго нами матеріала. Въ заключеніе нашего труда, мы обозначимъ только въ главныхъ признакахъ вліяніе, оказанное итальянскими войнами на внутреннее перерожденіе Франціи. Начнемъ съ искусствъ, такъ какъ въ этой области воздйствіе итальянской культуры оказывается наиболе осязательнымъ и плодотворнымъ.

Въ половин XV вка, готическія формы средневковаго искусства повсюду, и особливо во Франціи, приходятъ въ упадокъ. Аксессуары, орнаменты поглощаютъ все вниманіе художниковъ и заставляютъ ихъ забыть основную идею стиля. "Въ первый періодъ искусства, говоритъ одинъ французскій писатель, главное преобладаетъ надъ побочнымъ; орнаментовъ мало, и эта умренность сообщаетъ произведенію выраженіе величественной или меланхолической важности.

Въ періодъ упадка, побочное преобладаетъ надъ главнымъ. Наклонность къ преувеличенію повреждаетъ существенныя формы стиля, декорація поглощаетъ, скрываетъ ихъ. Роскошь и кокетливость заступаютъ мсто боле высокихъ достоинствъ. Таковъ былъ ходъ готическаго искусства" [189] . Этотъ обезображенный стиль XIV вка, утратившій грандіозную величавость среднихъ вковъ, не могъ бороться съ итальянскимъ вліяніемъ. Античные идеалы, возродившіеся въ итальянскомъ искусств, въ XV вк начинаютъ проникать во Францію. При двор, очарованномъ великолпіемъ итальянскихъ государей, пробуждается страсть къ постройкамъ, къ роскошной обстановк, украшенной произведеніями живописи и ваянія. Комминъ съ увлеченіемъ разсказываетъ о великолпномъ зданіи, постройку котораго предпринялъ Карлъ VIII по возвращеніи изъ Италіи. Такого зданія, говорить лтописецъ, не строили уже лтъ сто, въ немъ должно было совмститься все, что король видлъ прекраснаго въ чужихъ краяхъ. Для украшенія этого чуда архитектуры были призваны лучшіе художники изъ Неаполя, живописцы, ваятели, декораторы; король ршился не щадить никакихъ издержекъ [190] . Впрочемъ, не смотря на непосредственное вліяніе итальянскаго возрожденія, готическій стиль во Франціи, какъ и везд, не сразу уступилъ новымъ формамъ. Постройки Карла VIII и Людовика XII принадлежатъ къ смшанному стилю, въ которомъ прямолинейный, готическій остовъ зданій украшался античными аксессуарами и орнаментами [191] . Только со временъ Франциска I, итальянскій стиль получаетъ ршительный перевсъ надъ національнымъ, особливо въ королевскихъ и частныхъ постройкахъ. Пьеръ Леско, Жанъ Бюльянъ и Филибертъ Делормъ, лучшіе французскіе зодчіе XVI вка, своими велико-лпными созданіями утвердили чисто-итальянскій стиль во Франціи. Первый построилъ западный фасадъ Лувра; второй выполнилъ великолпный Экуэнскій замокъ коннетабля Монморанси, замокъ, въ которомъ не было уже ничего средневковаго. Этотъ домъ, этотъ великолпный палаццо былъ устроенъ для свиданій принцевъ королевской фамиліи съ придворными Фаворитками; тамъ, между прочимъ, Діана де Пуатье овладла сердцемъ Генриха II. Архитектура замка, расположеніе комнатъ и убранство ихъ совершенно соотвтствовали такому назначенію. Все здсь дышало сладострастіемъ и чувственностью, все было направлено къ возбужденію похоти. Краска выступала на лиц беззастнчиваго Рабле, когда онъ разсматривалъ картины, украшавшія; этотъ роскошный дворецъ Монморанси [192] . Въ томъ же направленіи выполнялъ свои постройки Делормъ, замчательнйшее произведеніе котораго – Анэ, замокъ Діаны де Пуатье. Нельзя не упомянуть также о королевскомъ замк Шамбор, постройку котораго Францискъ предпринялъ скоро по возвращеніи изъ мадридскаго плна. Замокъ этотъ, сооруженіе котораго относится къ боле раннему времени, представляетъ, вмст съ церковью св. Евстахія въ Париж, совершеннйшій образецъ того смшаннаго антично-готическаго стиля, который характеризуетъ Французское зодчество начала XVI вка. Высокая средневковая крыша, окруженная великолпной группой башенъ, надъ которыми господствуетъ одна центральная, колокольни и трубы въ вид восточныхъ минаретовъ – это гармоническое сочетаніе германскихъ и арабскихъ формъ придаетъ наружному виду замка средневковый характеръ. Но его готическій остовъ всюду итальянизированъ. Античные орнаменты смягчаютъ суровость средневковаго контура. Всюду пестрое, причудливое, разнообразное смшеніе. Расположеніе комнатъ, внутренняя конструкція зданія совершенно новая. Шамборъ внутри не похожъ ни на Феодальный замокъ, ни на итальянскій палаццо. Въ немъ нтъ тсноты, грубости, воинственной обстановки; по нтъ также длинныхъ необитаемыхъ залъ съ амфиладами, нтъ безконечныхъ колоннадъ, отличающихъ итальянскія постройки. Это огромный монастырь съ длинными рядами келій, лстницъ и переходовъ. Удобство жизни, причудливыя условія комфорта здсь на первомъ план. На всемъ замтны слды личнаго характера короля. Комнаты расположены такимъ образомъ, какъ это казалось удобне Франциску. Они не соединены одна съ другою, он независимы: каждая представляетъ отдльное помщеніе. Все приспособлено такимъ образомъ, чтобы можно было жить и ходить въ этомъ замк среди многочисленнаго и населенія и, въ случа нужды, не быть никмъ видимымъ. Всюду сказываются временныя потребности короля, который любилъ жить среди шумнаго общества, и въ то же время былъ влюбленъ, слдовательно нуждался въ уединеніи [193] . «Королю, говорить Мишле, нуженъ былъ замокъ – не укрпленный замокъ старыхъ временъ, сжатый и сдавленный какъ солдатъ въ своихъ латахъ; не мрачная и негостеприімная башня, откуда владтельница, по своей прихоти, изгоняетъ дамъ, общество, всякую прелесть жизни. Нтъ, нуженъ былъ не столько замокъ, сколько большой монастырь, который, при своихъ башняхъ и Феодальной наружности, скрывалъ бы и вмщалъ въ себ множество комнатъ, прелестные кабинеты, таинственныя кельи. Такова идея шамборскаго Замка» [194] . "Плань этого блистательнаго сооруженія, продолжаетъ Мишле, былъ сдланъ однимъ умнымъ архитекторомъ въ Блуа, который былъ вдохновленъ геніемъ дворовъ и, можетъ быть, руководился указаніями господина, царственнаго аббата будущаго монастыря. Никакія издержки не казались великими для дла столь полезнаго и необходимаго. Среди общественныхъ бдствій, среди крайнихъ финансовыхъ затрудненій, надъ этимъ замкомъ работали 1800 человкъ въ теченіе двнадцати лтъ. Фаворитки этого царствованія, южная брюнетка и сверная блондинка, мадамъ де Шатобріанъ и мадамъ д'Этампъ – торжественно фигурируютъ тамъ въ вид каріатидъ Вензель Франциска I красуется везд съ начальною буквою имени Діаны, Д. поставленною неизвстно кмъ – отцомъ или сыномъ.

189

Moyen age et Renaissance, t. V. статья Lassus; Architecture civile et religieuse.

190

Сommines, 590.

191

Clement, Jacques Coeur II. 50–51.

192

Lubke, Geschichte der Architektur, 543. Мишле, Реформа, гл. XXI. стр. 102.

193

Lubke, 543. Мишле, Реформа, гл. XIV.

194

Мишле, Реформа, гл. XIV.

"Это назидательное убжище занимало вс мысли короля. Онъ безпрестанно призжалъ изъ Тура, изъ Блуа, смотрть на воздвигаемое зданіе. Дла Европы отошли далеко на задній планъ. Изъ Блуа, гд находилось казначейство, деньги, естественнымъ образомъ, шли прямо въ Шамборъ, на постройки, на издержки двора. Иногда нкоторая часть ихъ употребляема была на дла, на итальянскую войну, но въ маломъ количеств, неохотно и всегда слишкомъ поздно" [195] . Такимъ образомъ, въ XVI вк, вмст съ итальянизаціей готическаго стиля, мы видимъ во французскомъ зодчеств новое направленіе, стремившееся создать удобства жизни, комфортъ, изящную и покойную обстановку. Жилище, сдлавшееся боле безопаснымъ отъ вторженія грубой силы, получило новое значеніе для домохозяина. Въ немъ искали уже не одного убжища отъ хищнаго врага – оно стало пріютомъ спокойной семейной жизни.

195

Ibid.

Царствованіе Франциска I совпадаетъ съ самымъ блистательнымъ періодомъ французскаго возрожденія. Не одна архитектура встрчала покровительство короля-художника. Живопись и ваяніе нашли пріютъ въ его роскошныхъ дворцахъ. Онъ былъ влюбленъ въ Италію, которая стоила ему столькихъ радостей и столькихъ огорченій; онъ захотлъ перенести ее къ себ, въ свой Шамборъ, въ свое Фонтенбло. "Усталый отъ войнъ, разочарованный въ своихъ мечтахъ объ Италіи, король, говорить Мишле, создалъ для себя Италію Французскую. Онъ устроилъ галлереи, роскошныя гульбища, удобныя и открытыя, ломбардскія виллы, которыхъ ему не суждено увидть опять" [196] . Онъ призвалъ къ себ итальянскихъ художниковъ, осыпалъ ихъ милостями королевская казна была открыта для Леонардо да Винчи, Микель-Анджело, Россо, Андреа дель Сарто. И они пользовались ею не даромъ: они перенесли Италію во Францію. «Леда» Микель Анджело, единственная масляная картина этого великаго художника, въ которой нга, сладострастіе и горделивая скромность были чудно сгармонированы, украсила Фонтенбло Франциска I и оставалась тамъ, пока вь XVII вк, одна лицемрная Фаворитка не приказала ее уничтожить. «Разграбленіе Рима въ 1527 г., паденіе Флоренціи въ 1532 – (слова Мишле) были въ нкоторомъ смысл эрою разсянія Итальянцевъ по земл. Централизація была уничтожена. Итальянскія искусства разбрелись на вс четыре стороны. Джуліо Романо отправился въ Мантую, построилъ тамъ виллу съ дворцомъ, съ живописью рухнувшаго міра, съ изображеніемъ борьбы гигантовъ противъ боговъ. Другіе художники удалились въ глубину свера, и вдохновясь его варварскимъ геніемъ, построили Кремль для государства Ивана Грознаго. Нкоторые явились во Францію, и здсь, въ матеріял самомъ непокорномъ, въ песчаник Фонтенбло, они находятъ неожиданные эффекты, страннымъ образомъ соотвтствовавшіе таинственному характеру пейзажа, темной и мрачной загадк политики королей. Отсюда – эти Меркуріи, эти страшныя хари „Овальнаго двора“, отсюда эти изумительные Атланты, которые стерегутъ купальни на двор „Блой лошади“, люди-утесы, которые въ теченіе 300 лтъ все еще ищутъ для себя формы и души, свидтельствуя по крайней мр, что въ камн есть грза бытія и стремленіе осуществить ее» [197] . Фонтенбло, наводненный итальянскими художниками, преобразился въ какой то заколдованный, волшебный мірокъ, наполненный чудесами искусства, Россо создалъ тамъ свою Фантастическую галлерею, этотъ странный художническій фарсъ, причудливый, капризный, какъ король, для котораго онъ былъ сыгранъ. Здсь все набросано, накидано, здсь ничего нельзя разобрать. Идиллія и сатира, трагедія и комедія, антики и жанръ – все сгруппировано здсь въ какомъ то фантастическомъ хаос. Жрецы, весталки, герои, атлеты, нимфы, французскія двушки съ рзкимъ національнымъ типомъ, дти, животныя – вс эти разнохарактерныя Фигуры тснятся на стнахъ, по-ражая своимъ разнообразіемъ и причудливой группировкой. Старый и новый свтъ глядятъ здсь со стнъ другъ на друга. Здсь есть странныя, невиданныя животныя, только что вывезенныя изъ Америки и Индіи. Здсь есть индюшка, необычайная птица, о которой до тхъ поръ не имли понятія въ Европ здсь есть слонъ, красующійся въ великолпномъ наряд султанши все возбуждаетъ любопытство и удивленіе Франциска [198] . Плодотворный духъ, повявшій во Францію изъ Италіи, пробудилъ въ народ художественную творческую силу. Рядомъ съ именами великихъ Итальянцевъ, въ эпоху Франциска I мы встрчаемъ уже, въ списк художниковъ, два-три французскія имена. Въ Фонтенблоскомъ дворц есть небольшая комната, бывшая любимымъ мсто пребываніемъ Франциска. Эту комнату отдлывалъ Жанъ Гужонъ, молодой Французъ, самородокъ. Архитектура и убранство ея принадлежатъ къ тому же на-правленію, какъ и галлерея Россо, но въ ней нтъ такого разнообразія, такой тсноты и давки изображеній. Она также въ фантастическомъ род, но въ ней дано больше мста простот и гармоніи. Все убранство ея заключается въ каріатидахъ, причудливыхъ, стройныхъ, граціозныхъ каріатидахъ, составленныхъ изъ группъ высокихъ нимфъ, необыкновенно легкихъ и миловидныхъ [199] .

196

Ibid. гл. XX.

197

Ibid.

198

Мишле, Реформа, гл. XX.

199

Ibid.

Таково было быстрое развитіе пластическихъ искусствъ во

Франціи, результатъ близкаго знакомства съ Италіей. Что касается до литературы, то и въ этой области обнаружилась не мене существенная реформа. Французскій языкъ, неуклюжій, тяжелый, темный въ мемуарахъ Коммина, въ произведеніяхъ Рабле является до того гибкимъ и правильнымъ, что канцлеръ Пойе нашелъ возможнымъ ввести его въ судопроизводство, гд до того времени царила средневковая латынь [200] . Вотъ какъ опредляетъ Мишле значеніе услуги, оказанной Рабле Французскому языку: «Христофоръ Колумбъ открылъ новый свтъ, имя пятьдесятъ лтъ отроду, Рабле былъ почти въ тхъ же лтахъ, когда открылъ свой новый свтъ. Новизна содержанія высказалась въ новизн Формы. Французскій языкъ явился въ величіи, котораго онъ не имлъ ни прежде, ни посл того. Совершенно справедливо говорятъ, что Рабле оказалъ французскому языку такую же услугу, какъ Дантъ итальянскому. Онъ употребилъ въ дло и сплавилъ вмст вс нарчія, элементы всхъ временъ и всхъ провинцій, которые представляли ему средніе вка, прибавивъ еще множество техническихъ терминовъ, взятыхъ изъ области наукъ и искусствъ. Другой не съумлъ бы справиться съ такимъ безконечнымъ разнообразіемъ, но Рабле сгармонировалъ все. Знаніе языковъ, какъ древнихъ (въ особенности греческаго), такъ и новйшихъ, помогло ему совладть съ языкомъ французскимъ, охвативъ его во всей его цлости» [201] . Что касается до содержанія произведеній Рабле, то здсь также всюду сказывается идея возрожденія – близость къ природ, возвращеніе къ естественному быту. Но это естественное состояніе, по понятіямъ Рабле, очень далеко отъ первобытной дикости, восптой Ж. Ж. Руссо. Рабле до того возвышаетъ науку, что длаетъ ее, въ лиц Гаргантюа, героемъ эпопеи. Онъ воспваетъ новый міръ – міръ открытій, міръ возрожденія, обломки средневковаго быта преданы имъ поруганію. Новое прославлено, старое оскорблено, унижено. Лирическій гимнъ и сатира идутъ у него рука объ руку. Это пснь возрожденія, эпопея переходнаго времени, гражданскій эпосъ.

200

Ibid. XXII.

201

Ibid. гл. XX.

Изъ всего, что мы нашли возможнымъ сказать о развитіи изящныхъ искусствъ во Франціи, перенесенныхъ сюда съ итальянской почвы, очевидно, что это развитіе, какъ слдствіе королевской иниціативы, тотчасъ приняло придворный характеръ и должно было привести къ результатамъ, благопріятнымъ усиленію королевской власти. Мы видли, что вс замчательнйшія произведенія архитектуры, скульптуры и живописи, украсившія Францію XVI вка, были созданы по вол и при личномъ участіи королей. Шамборъ, Фонтенебло, галлерея Россо, каріатиды Гужона, замки Діаны де Пуатье и Монморанси, все это было предназначено для того, чтобы окружить боле пышной обстановкой короля и его дворъ, и придать, такимъ образомъ, новый блескъ и новый авторитетъ монархическому началу. Пока въ народ не возникаетъ протестъ противъ всепоглощающей роскоши двора, до тхъ поръ эта роскошь, ото великолпіе, служатъ для государей источникомъ силы и вліянія. 1789-й годъ далеко отстоялъ еще отъ Франціи XVI вка. Въ эту эпоху, пышная придворная обстановка, итальянскій этикетъ, итальянскіе дворцы возбуждали въ массахъ только чувство благоговнія и восторга. Народъ боялся Франциска I и уважалъ его, не смотря на то, что этотъ король очень мало заботился о благ подданныхъ, и что его частная жизнь была соблазномъ для всей Европы. Массы были ослплены подавляющимъ великолпіемъ его двора. Никогда король, съ своими приближенными, не стоялъ такъ высоко надъ прочими. Все, что было въ государств великолпнаго, изящнаго, умнаго, стремилось во дворецъ. Не только образовательныя искусства, даже поэзія и литература приняли придворный характеръ. У каждаго изъ послднихъ Валуа, былъ свой поэтъ: у Франциска I Маро; у Генриха II Сенъ-Желе: у Карла IX Ронсаръ; у Генриха III Депортъ. "Ничто не могло сравниться съ блескомъ и шумомъ этого двора (говоритъ Мянье), введенными Францискомъ I, который привлекъ къ нему цвтъ французской аристократіи, воспитывая здсь молодыхъ дворянъ изо всхъ провинцій, въ качеств пажей [202] , и украсивъ его почти двумя стами дамъ и двицъ, принадлежавшимъ къ знатнйшимъ фамиліямъ королевства." Вся эта толпа придворныхъ безпрестанно переселялась то на берега Сены вь роскошные дворцы Фонтенбло и Сенъ-Жермена, частью выстроенные вновь, частію передланные Францискомъ I; то въ увеличенные имъ замки Блуа и Амбуаза на берега Луары, гд проводили время предки его. Подражая отцовскому примру, Генрихъ II удержалъ то же великолпіе и при своемъ двор, которымъ съ дятельностью и увлеченіемъ руководила ловкая итальянка Катерина Медичи. Она привыкла къ этому при Франциск I. принявшемъ ее въ «маленькій отрядъ своихъ дамъ фаворитокъ», съ которыми онъ здилъ охотиться за оленями и нердко проводилъ время одинъ въ своихъ увеселительныхъ домахъ. Но по большей части мущины смшивались съ обществомъ дамъ почти безпрерывно. Королева и ея дамы присутствовали на всхъ играхъ и увеселеніяхъ Генриха II и его придворныхъ, сопровождали его на охоту; король также съ своей свитой приводилъ по нскольку часовъ утромъ и цлые вечера на половин Катерины Медичи. «Тамъ, говорить Брантомъ, всегда находилась толпа земныхъ богинь, одна прекрасне другой: каждый вельможа, каждый придворный говорилъ съ тою, которая ему нравилась больше всхъ, между тмъ какъ король съ своими приближенными бесдовалъ съ королевою, или занималъ разговоромъ свою сестру, королеву дофину (Марію Стюартъ) и другихъ принцессъ». Имя офиціальныхъ фаворитокъ, короли хотли, чтобъ и подданные тоже имли ихъ. «И тхъ, кто этого не длалъ, говоритъ Брантомъ, считали фатами и глупцами». Францискъ I взялъ себ въ фаворитки сначала графиню Шатобріанъ, а потомъ герцогиню д'Этампъ; Генрихъ II былъ также рыцарски-страстнымъ поклонникомъ жены великаго сенешаля Нормандіи, Діаны де Пуатье. Но кром этихъ извстныхъ всмъ фаворитокъ, были и другія. Францискъ I, прославившійся своею безнравственностью, отличался тмъ, что самъ любилъ просвщать дамъ, поступавшихъ къ его двору. Его товарищемъ въ этихъ подвигахъ вольнодумства и разврата былъ дядя Маріи Стюартъ, богатый и разгульный кардиналъ Лотарингскій [203] . Таковъ былъ дворъ, изъ жизни котораго Брантомъ заимствовалъ большую часть безнравственныхъ примровъ, приведенныхъ имъ въ своихъ «Свтскихъ женщинахъ». Объ испорченности этого двора можно судить даже изъ стихотворенія, которое духовникъ Генриха II, поэтъ Меленъ де Сенъ-Желе, посвятилъ одной изъ красавицъ двора:

202

При Франциск I, также и при Генрих II, такихъ пажей было около 130, изъ нихъ ежегодно до 50 чел. выходили въ пхоту, въ тяжелую и легкую кавалерію. Брантомъ, т. 11, стр. 350 и 354. Прим. Минье.

203

Я слышалъ, что какъ только ко двору являлася какая нибудь красивая двица или молодая дама, онъ тотчасъ же сближался съ нею, и чтобы склонить ее, обыкновенно говорилъ, что самъ хочетъ заняться ея образованіемъ. Прекрасный наставникъ!.. Тогда говорили также, что изъ числа состоявшихъ при двор и поступавшихъ туда вновь двицъ и дамъ почти вовсе не было такихъ, которыхъ не развратило бы или собственное корыстолюбіе, или щедрость кардинала и очень немногія, а можетъ быть и ни одна изъ нихъ не оставила этого двора с незапятнаннымъ именемъ". Брант. Т. VII с. 540. Прим. Минье.

Si da parli de celle voulez etre, Par qui Venus de la cour est bannie, Moi, de son fils ambassadeur et piere, Savoir vous fais, qu'il vous excommunie. Mais si voulez a leur foy etre unio, Meltre vous faut le coeur en leur puissance, Pour repondant a velre obeissance. Car on leur dit qu'en vous, mes demoiselles, Sans gage sur y a peu ile fiance, Et que d'amour n'avez ren que les ailes" [204] .

204

Минье; Исторія Маріи Стюартъ, ч. I. гл. I. стр. 16–18.

(T. e. если вы хотите принадлежать къ той партіи, которая изгнала придворную Венеру, то я, посланникъ и жрецъ ея сына, объявляю вамъ, что вы отлучены имъ. Но если вы хотите быть съ ними за одно, то вы должны предать свое сердце въ ихъ власть, порукою вашего повиновенія. Потому что, говорятъ, на васъ, мои двушки, безъ врнаго залога положиться нельзя, и что отъ Амура вы не имете ничего, кром крыльевъ).

Здсь мы встрчаемся съ другимъ явленіемъ, также точно бывшимъ результатомъ французско-итальянскихъ войнъ и оказавшимъ гибельное вліяніе на ходъ Французской цивилизаціи. Мы нсколько разъ имли уже случай говорить о глубокой испорченности нравовъ въ Италіи, которая, будучи отчасти слдствіемъ знакомства съ языческою древностью, поддерживаемая сангвиническимъ темпераментомъ народа и продолжительной анархіей въ политической и общественной сред, шла здсь рука объ руку съ побдоноснымъ движеніемъ разума. Мы видли пышность и великолпіе итальянскихъ дворовъ, прообразъ "просвщеннаго деспотизма" XVIII вка, видли рзкіе примры безнравственности, позорившіе вс классы итальянскаго общества; понятно само собою, что эти соблазнительные примры не могли остаться безъ вліянія на Французовъ въ ихъ долговременномъ пребываніи въ Италіи. Французы, во глав которыхъ, при первомъ столкновеніи съ Итальянцами, стоялъ легкомысленный и развратный Карлъ VIII, увлеклись заразительнымъ примромъ своихъ враговъ: они предались сладострастью съ необузданностью, изумлявшею самихъ Итальянцевъ. "Примръ государя говоритъ Роско, совратилъ всхъ его придворныхъ. Развратъ дошелъ до неистовства. Никто не слушалъ голоса религіи и нравственности; и рука провиднія, почти видимо для всхъ, наказала эту необузданность постыдной и жестокой болзнью. Итальянцы и Французы взаимно обвиняли другъ друга въ распространеніи этой заразы, и названія язвы – неаполитанская и французская, хорошо показываютъ, какъ об націи старались навязать одна другой позоръ происхожденія болзни. Можно думать, что изъ всхъ по-слдствій похода Карла, VIII, это будетъ памятно доле всхъ [206] . Т же явленія необузданнаго разврата сопровождали походы Людовика XII и Франциска I. Послдній не уступалъ Карлу VIII въ испорченности нравовъ. Мы упоминали уже о его интригахъ съ Діаною де Пуатье и графинею Шатобріанъ; Діана перешла по наслдству къ его сыну, Генриху II. Эти Фаворитки создали при французскомъ двор новую, очень важную роль – оффиціальныхъ королевскихъ метрессъ, поглощавшихъ значительную часть государственныхъ доходовъ и не-рдко управлявшихъ судьбою страны.

206

Roscoe, Leon X, 1. 277.

Переходя къ реформамъ въ политической и соціальной сред, бывшимъ боле или мене непосредственнымъ слдствіемъ французско-итальянскихъ войнъ, мы должны указать прежде всего на то, какъ эти войны нарушили національную изолированность, составлявшую одно изъ характеристическихъ отличій средневковаго государственнаго быта. Въ средніе вка, международныя сношенія, мирныя и враждебныя, на каждомъ шагу встрчали препятствія: имъ полагали преграду в естественные предлы страны, и разрозненность династическихъ интересовъ, и слабость центральной власти, которой были не по силамъ обширныя и отдаленныя предпріятія и скудость географическихъ и статистическихъ свдній. Вншнія средневковыя войны носили или религіозный, или юридическій характеръ. Мотивомъ ихъ были или ненависть къ врагамъ вры, потребность защитить и прославить свою религіозную святыню, или тяжба вслдствіе нарушенія феодальныхъ отношеній. Крестовые походы, борьба съ Маврами въ Испаніи, военныя предпріятія противъ еретиковъ, запечатлны религіознымъ характеромъ; война между составными частями франкской и германской имперіи имютъ характеръ тяжебный, какъ борьба за династическіе или сузеренные интересы. Единственная международная война средневковаго періода – стотридцатилтняя война Франціи съ Англіей также иметъ свой источникъ въ феодальномъ нрав: это распря сузерена съ своимъ вассаломъ, случайно достигшемъ независимаго положенія. Французско-итальянскія войны были мотивированы совершенно иначе. Они были слдствіемъ завоевательной политики французскихъ королей, которые, обезсиливъ феодальную стихію, нашли въ своей обновленной власти средство для обширныхъ вншнихъ предпріятій. Здсь политика расширяетъ свой кругозоръ, переступаетъ предлы страны и входитъ въ область общеевропейской системы: государствъ. Положеніе сосднихъ, и даже отдаленныхъ державъ входитъ въ соображеніе правительствъ. Въ борьб принимаютъ участіе, кром нсколькихъ итальянскихъ государствъ, Франція, Англія, Испанія, Германія, Швейцарія. Вс смотрятъ другъ на друга, слдятъ другъ за другомъ, и сознаютъ солидарность, связывающую ихъ въ одну систему. Эпоха крестовыхъ походовъ, междоусобныхъ войнъ и династическихъ споровъ кончается; настаетъ эпоха общеевропейской политики, великихъ международныхъ войнъ и союзовъ. Дипломація, это дитя новаго времени, вступаетъ въ свои права на ряду съ мечемъ и пушкой.