Итальянский след
Шрифт:
– Что это? – озадаченно спросил Худолей.
– Берлога. Здесь я отлеживаюсь, зализываю раны и прячу награбленное.
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.
– Привет, – сказал Андрей. – Что снилось на новом месте?
– Собаки снились.
– Собаки –
– А кошки?
– И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.
– Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?
– От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся – к перемене погоды.
– И все? – Худолей был разочарован.
– А в жизни и нет ничего более важного, – невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. – Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти… – Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно – страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.
– Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?
– Есть. А зачем тебе? – удивился Андрей.
– Посмотри на свои пальцы.
Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.
– Что это? – спросил он.
– Клей «Момент».
– А, вспомнил.
– Надо смыть.
– Думаешь, кто-то заинтересуется?
– А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.
– Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!
– Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.
– Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.
– Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.
– Приходилось.
– Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, – рассудительно заметил Худолей.
– Есть такое место. В погребе.
– Лучше всего деньги хранить в банке.
– И банка найдется, – усмехнулся Андрей. – Пьем чай – и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?
– Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?
– А он-то тебе зачем?
– Давай сюда. Надо сжечь.
– Ну, ты даешь, – Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.
Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой,
– Можно было бы и в печке сжечь, – сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.
– Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.
– Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.
– И это за мной водится. Пряники давно покупал? – спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.
– Осенью.
– Тогда еще ничего. Почти свежие.
– В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.
– Для красоты?
– От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?
– Авось, – Худолей похлопал себя по карманам. – Кто-нибудь знает об этой берлоге?
– Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.
– Это хорошо, – одобрил Худолей. – Это правильно.
В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.
Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.
– Разрешите, Павел Николаевич? – спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.
– Входи. Садись. Рассказывай.
– О чем, Павел Николаевич?
– Как ночь прошла, какие сновидения посетили?
– Собаки в основном. Лохматые. Но незлобивые, хорошие такие собаки. Терлись об меня.
– А ты где отирался?
– Не понял?
– Твой телефон не отвечал. Тебя дома не было. Отсутствовал.
– Да, я поздно вернулся.
– Ну, ты даешь, Худолей! – развеселился Пафнутьев. – Последний раз я звонил, когда уже светало.
– Что-нибудь случилось, Павел Николаевич?
– Беспокоился, – Пафнутьев пожал плечами, давая понять, что не всем, ох не всем доступны такие вот порывы, когда человек волнуется, переживает, не случилось ли чего, не нужна ли помощь… Черствеют люди, черствеют – такие примерно чувства были написаны на безутешном пафнутьевском лице.
– Ориентировку уже посмотрели, Павел Николаевич? – спросил Худолей, увидев на столе Пафнутьева бумагу казенного формата. – Ничего такого не произошло?
– А чего ты ждешь?
– Ну… Вы знаете, чего я жду.
– Женских трупов нет.
– Это прекрасно! – с подъемом воскликнул Худолей. – А мужские?
Пафнутьев некоторое время рассматривал Худолея с нескрываемым изумлением. По своей привычке он склонял голову в одну сторону, в другую, словно не решался, к чему склониться, какую версию принять.