Итальянский след
Шрифт:
– Весна! – сказал он, прекрасно понимая, что произносит нечто глуповатое, на что и отвечать-то необязательно.
– Да уж… Разгулялась, – ни секунды не помедлив, ответил Сысцов. Все-таки класс у него был высокий, и говорить он мог с кем угодно, о чем угодно, в какой угодно тональности. – Прошу! – Сысцов распахнул следующую дверь, и Пафнутьев оказался в каминном зале.
В темном зеве камина плясали оранжевые огни, потрескивали дровишки, на журнальном столике стояла бутылка с золотистым коньяком, а в стеклянной ее поверхности отражался живой огонь из камина. Два приготовленных
– Прошу! – третий раз повторил Сысцов, на этот раз показывая на кресло.
Пафнутьев снял куртку, кепку, бросил все это на стоявший тут же диван и охотно опустился в глубокое кресло.
– Хорошо-то как, господи! – выдохнул он, оглядывая зал. – Здесь, наверное, не меньше пятидесяти метров?
– Сорок девять. Семь на семь.
Сысцов тоже опустился в кресло, взяв бутылку, молча на треть наполнил тяжелые стаканы, чуть сдвинул тарелку с холодным белым мясом и хреном. Есть своеобразный шик в том, чтобы не спрашивать у гостя, хочет ли он выпить, что именно он желает, чем привык закусывать, есть своеобразный шик в том, чтобы проявить легкий хозяйский диктат. Мол, чем богаты, тем и рады.
Пафнутьев поднял свой стакан, молча чокнулся, выпил. Подцепив тяжелой сверкающей вилкой мясо, бросил его в рот.
– Коньяк сами гоните? – спросил он.
– Да, по ночам.
– Удачная партия, – похвалил Пафнутьев.
– Неудачные я в реку сливаю.
– Это правильно. – Пафнутьев взял бутылку, вчитался, в буквочки всмотрелся, в золотые узоры, понимающе вскинул брови – дескать, живут некоторые. Этим он дал понять гостеприимному хозяину, что коньяк оценил и воздал ему должное. Заметив, что Сысцов снова потянулся к бутылке, Пафнутьев мягко его остановил. – Чуть попозже, – сказал он. И снова осмотрел зал. Лосиные рога, каменная кладка, тяжелая люстра из дубовых брусков, кованое кружево у камина, да и сам журнальный столик тоже сработан из толстых дубовых плашек – все выдавало состоятельность хозяина.
– Ну и как? – не выдержал Сысцов.
– Нет слов, Иван Иванович! Нет слов! Все, что подворачивается на язык, мелко и недостойно подобного великолепия. Если для чего-то и стоит иметь большие деньги, то только ради этого.
– Кстати, не такие уж и большие.
– Да, я понимаю, друзья подарили люстру, знакомый печник сложил камин, подвернувшийся мастер обложил все это испанской плиткой, приятель на новоселье стол приволок…
– А знаете, Павел Николаевич, вы попали если и не в десятку, то в восьмерку наверняка.
– Представляю, что у вас творится на остальных этажах!
– Прошу! – с неожиданной живостью вскочил Сысцов и рванулся было к двери, чтобы показать Пафнутьеву все свое хозяйство от подвала до третьего этажа, но гость остался сидеть в кресле.
– Чуть попозже, – сказал Пафнутьев. – У меня нет сил подняться из этого кресла от этого коньяка.
Сысцову пришлось вернуться.
– Тогда слушаю, – сказал он. – Жена отдыхает, не будем ее тревожить.
– Я вот подумал – сколько же сил надо потратить, чтобы содержать дом в таком порядке, – Пафнутьев озадаченно покрутил головой.
Сысцов плеснул себе в стакан
– Как я понимаю, начался допрос?
– Допрос? – изумился Пафнутьев.
– Но вы же знаете, что здесь бывают девушки, которые занимаются уборкой комнат?
– Девушки? – Удивлению Пафнутьева не было границ. – И хорошие девушки?! Красавицы?!
– Павел Николаевич… Если бы это была наша первая встреча, если бы я не знал вас уже столько лет, причем в самых разных положениях… Я бы поверил вашему удивлению. Ведь вас интересуют девушки, правильно?
– Если вы настаиваете, – Пафнутьев простодушно развел руки в стороны, – мне остается только подчиниться! О чем еще можно говорить после такого коньяка! Только о девушках! Они и сейчас здесь?
– Нет, я их отправил. Перед самым вашим приездом. Вы встретились с машиной, на которой они уехали. Следы именно этой машины показывал вам водитель. Он наблюдательный парень. Ведь это его вы когда-то так лихо оправдали после нескольких убийств? Не надо отвечать. Я просто хочу напомнить, что я тогда не возражал.
Пафнутьев покачался из стороны в сторону, как это делает медведь в клетке, и поднял глаза на Сысцова.
– А вам больше ничего не оставалось, Иван Иванович. Я преподнес вам картину, которая устраивала банду.
– Ну, зачем же такие слова, Павел Николаевич!
– Простите великодушно! Преступное окружение формирует словарный запас. Я просто хотел напомнить, что тогда это было вовсе не ваше гуманное решение, это было нечто вынужденное.
– Но парень тот?
– Да, конечно.
– И по моим бутылкам с грузинским вином тоже он стрелял?
– Вернемся к девочкам, – дипломатично увернулся Пафнутьев.
– Отчаянный вы мужик, Павел Николаевич! – почти с восхищением произнес Сысцов. – Я смотрю, закон для вас понятие достаточно растяжимое… И этим вы опасны. Вы очень опасный человек. Настолько, что даже… Даже вызываете уважение.
– Спасибо, – Пафнутьев склонил голову. – Много доволен.
– Значит, девочками, говорите, интересуетесь?
– Да, грешен. Как они к вам попадают? Где набираете?
– Каждый раз это происходит случайно… Знакомые рекомендуют. Если не обокрала, если весь бар не выхлестала со своими приятелями, значит, ей можно довериться.
– А сами они откуда?
– Понятия не имею. Когда смотришь на красивую девушку, даже в голову не приходит спросить, откуда она.
– А что приходит в голову?
– Хочется спросить, что она делает ближайшим вечером. – Сысцов усмехнулся, взял бутылку, вопросительно посмотрел на Пафнутьева. Как, дескать? Плеснуть?
– Самую малость, – Пафнутьев пальцами показал примерно сантиметр. Сысцов плеснул два сантиметра. Пафнутьев выпил два сантиметра. Не закусывая, отставил стакан, даже отодвинул его подальше, давая понять, что пить больше не намерен. – Иван Иванович… Послушайте. Мне нравится наша беседа, хотя к делу она отношения не имеет. Не поверите, но просто произносить слово «девочка» уже приятно, даже когда имеешь в виду опытную, прожженную во многих местах женщину.