Итальянский след
Шрифт:
– А я не собирался жить.
– Даже так? – ужаснулся Пафнутьев. – Ну ты даешь, Худолей. Неужели так бывает?
– Мы летим в Италию?
– Ты говоришь, что взял за квартиру только аванс?
– Да, пять тысяч.
– Можешь вернуть?
– Вернуть-то я могу, но, понимаешь, Паша… Потеряю лицо. – Худолей слабо улыбнулся.
– Забудь о своем лице. Если хочешь, возьму эту тяжелую работу на себя. Верну аванс покупателю. Но меня смущают эти деньги. Даже не могу сказать
– В чем дело, Паша? Я выделяю тебе необходимую сумму из своих. Твоя совесть чиста. А со своей я уж сам как-нибудь разберусь. Заметано?
– Понимаешь, деньги-то блудом заработаны.
– Вот мы их на борьбу с блудом и потратим. И потом, Паша… Тебе начальник может выписать командировку в Италию на две недели? Может дать командировку с оплатой всех расходов, включая посещение ресторанов, распитие спиртных напитков и общение с прекрасным полом?
– Нет, – Пафнутьев улыбнулся, зная уже, что ответит Худолей.
– А я тебе такую командировку даю. И отчета не потребую. Более того, буду склонять все к новым и новым тратам. Тебя Пахомова звала в полет?
– Звала.
– Ты обещал?
– Я сказал, что чуть попозже.
– Час пробил.
– Нет, Валя, еще не пробил. Нужно допросить Пияшева, выяснить, откуда у него фотографии, откуда паспорта… Он тебя узнает?
– Нет.
– Ты уверен?
– Мы приняли меры.
– Банда, – коротко сказал Пафнутьев. – Самая настоящая банда. А отпечатки?
– Я же сказал – предусмотрели.
– Значит, в случае чего я могу туда посылать группу с обыском? На вас с Андреем не выйдем?
– Я тоже могу участвовать, в качестве эксперта.
– Это мысль!
– Он меня может узнать только как своего клиента. Я у него девочку снял.
– Хорошую?
– Обалденную. Только она запугана немного.
– Значит, договоримся так… Италию я не отвергаю. Но вначале – Пияшев. Кроме того, мне нужно выяснить отношения с Величковским.
– Как он там?
– Плачет.
– В каком смысле? – не понял Худолей.
– В самом прямом. Обливается горючими слезами. Хочет дать чистосердечные показания.
– Надо уважить мужика, – серьезно сказал Худолей.
– Я уже вызвал его, сейчас приведут.
– Ухожу. – Худолей поднялся. – У меня много дел в связи с предстоящей поездкой, да, Паша?
– Да, у тебя много дел. Но аванс за квартиру ты все-таки верни.
– Понял, Паша. Я тебя понял. Я тебя правильно понял?
– Нисколько в этом не сомневаюсь.
– Мы победим, Паша, – сказал Худолей уже из коридора. – На всех фронтах!
– И в этом не сомневаюсь.
– К тебе гости, – Худолей
– Прошу! – Пафнутьев сделал широкий жест рукой. – Располагайся!
– Спасибо, – буркнул Величковский обиженно и сел в угловое кресло.
– Подожду в коридоре? – спросил конвоир.
– Далеко не уходи, встреча у нас будет не слишком длинной.
– Это почему вы так решили? – спросил Величковский.
– Думаешь, разговор затянется?
– Ну.
– Понял, – кивнул Пафнутьев в ответ на это «ну», которое в устах Величковского приобретало иногда самые неожиданные значения. Выйдя из-за стола, Пафнутьев выглянул в коридор, поплотнее закрыл дверь, постоял у окна, освобождаясь от худолеевских затей, снова вернулся к столу. – Слушаю тебя, Дима.
– Я домой хочу. В Пятихатки. У меня там мама болеет.
– Что с мамой?
– Ноги у нее.
– Ноги – это плохо, – сочувственно произнес Пафнутьев и даже головой покачал, давая понять, как тяжело ему слышать подобное. – Маму надо беречь.
– И отец тоже.
– А что с отцом?
– Сердце.
– Да, – протянул Пафнутьев. – Сердце – это плохо.
– Вы специально посадили меня в эту камеру?
– А что случилось?
– Они же там все сексуальные маньяки.
– Скучают, наверное.
– Еле отбился.
– Наверное, ты им что-то о своих девочках рассказал?
– Обычный мужской треп, – Величковский передернул плечами.
– В камере обычных трепов не бывает.
– Надо было предупредить.
– Виноват, – сказал Пафнутьев. – Следующий раз буду иметь в виду.
– Я лекарства обещал привезти в Пятихатки.
– Для мамы?
– И для отца тоже. Когда вы меня выпустите?
– Поговорим, – неопределенно сказал Пафнутьев. – И решим. Если надо в Пятихатки… Ну, что ж, значит, надо. Если разговора не получится, попытаемся поговорить завтра.
– А до завтра опять в камеру?
– У нас больше некуда тебя девать.
– В ту же самую? – Величковский уставился на Пафнутьева красным напряженным взглядом. Для него, видимо, не было сейчас в мире ничего страшнее камеры, в которой он провел ночь.
– У нас же не гостиница, выбирать не приходится… И потом, Дима, тебя поместили далеко не в самую плохую. Не советую настаивать на другой камере.
– Так вы меня не отпустите?
– Как поговорим, Дима! – искренне воскликнул Пафнутьев. – Помнишь, как ты вел себя в прошлый раз? Бросился в окно, начал по подворотням метаться… Так ведут себя преступники, которым нечего терять.