Итальянский след
Шрифт:
Старикашка зря опасался.
Подобного не допустил бы ни Пафнутьев, ни Халандовский. Есть все-таки, есть некое питейное достоинство, свод неписаных правил и законов, никем не произнесенных, но тем не менее соблюдаемых свято. Халандовский обнял старичка, приподнял его от земли, снова поставил, потом усадил на пластмассовое кресло, принес из бара три стакана. И столько было радости в каждом его движении, столько было дружеского азарта и нетерпения выпить по глоточку красного с этим прекрасным человеком, который прожил в своей Европе всю жизнь, но, несмотря на это, сохранил, все-таки сохранил
Халандовский легко, играючи вырвал из горлышка пробку и протянул бутылку старичку. Тот взял ее, стесняясь и оглядываясь куда-то в темноту, где, видимо, дожидалась его старушка, наблюдая за ним ревниво и настороженно, чтобы не осрамился он, не оплошал, чтобы не обидели его отношением грубым и пренебрежительным. Но нет, все обошлось. Да что там обошлось – он в жизни не пил вино так радостно, с таким несокрушимым единением и, самое главное, так обильно. Старичок опять смущенно оглянулся в темноту, разлил сверкающее рубиновыми искрами вино в стаканы и поднял свой.
– Мир и дружба! – провозгласил Халандовский. – За победу на всех фронтах!
Старичок молча потряс кулачком в воздухе и выпил до дна. После этого поклонился, показал куда-то в темноту, развел руками: извините, мол, меня ждут.
Постепенно опустевала набережная Аласио, гасли огни, но забегаловка, у которой присели Пафнутьев с Халандовским, продолжала работать, и они не торопились в сыроватые свои номера. Косорылая луна какого-то красного цвета показалась из волн Средиземного моря и поднималась все выше, бледнея и становясь почти белесой. В легкой волне ее отражение дробилось, словно осколки разбитой тарелки, в то время как целая тарелка продолжала бестолково висеть в итальянском небе.
К столику подошел парень в белой куртке, видимо официант, и молча показал на свои часы – все, ребята, закрываем, хорошего понемножку.
– О’кей! – ответил Халандовский на чистом английском языке и сделал успокаивающий жест рукой, давая понять, что с ним никаких сложностей не возникнет.
Улыбчивый белозубый парень что-то проговорил на своем языке, но Халандовский его понял.
– Не переживай, дорогой! Придем, обязательно еще заглянем! Потерпи до следующего вечера!
– О’кей! – ответил официант.
Когда Пафнутьев добрался до своего номера, открыл дверь, вошел и включил свет, в кресле он увидел спящего Худолея. От яркого света тот проснулся.
– Ты как попал сюда? – спросил Пафнутьев.
– Да ладно, Паша… Как попал, как попал… Как обычно. Завтра наша группа едет в горы на какие-то озера к швейцарской границе. Я, с твоего позволения, заболею. Останусь в гостинице.
– Так, – сказал Пафнутьев, опускаясь на уголок кровати.
– Если у Пияшева здесь постоянный номер, значит, он уже обжился, оброс бытовыми удобствами… У него в номере могут оказаться какие-нибудь подробности. Если будут неожиданности, с вами свяжусь по мобильнику, они здесь хорошо работают, я уже испытал.
– Может, Андрея оставить?
– Не надо. Для чистоты эксперимента. Если остаюсь один, значит, один и приехал. И никому в группе нет до меня дела. Если останется Андрей, возникнет подозрение, что мы в сговоре.
– Ты знаешь, что Сысцов с Пияшевым в конфликте?
– В
– И что?
– Поднялся с улыбкой на устах. И хорошие слова произнес… Ну, что ж, говорит, Иван Иванович, этот удар вам обойдется всего в один процент. Теперь я прошу не пятьдесят процентов, а пятьдесят один.
– Хороший ответ, – кивнул Пафнутьев. – Мне нравится. Держит он нашего Сысцова, чем-то крепко его держит. Если речь зашла о пятидесяти одном проценте… Не эту ли фирму он имел в виду, уж не «Роксану» ли, а? Пахомова сказала, что владелец Сысцов. А она хоть и генеральный директор, но… Наемный работник.
– Очень даже может быть, – согласился Худолей.
– И еще одно… Похоже на то, что Пияшев… Он уверен, что восемьдесят тысяч долларов у него отобрали люди Сысцова.
– Я тоже в этом уверен, – ответил Худолей, твердо глядя Пафнутьеву в глаза. – Больше некому.
– Чем ты завтра заболеешь? – спросил Пафнутьев.
– На набережной, пока вы общались с итальянскими пенсионерами, я подобрал бутылку из-под виски. И еще две купил. Полные. Все это поставил у кровати. Мне и объяснять ничего не придется. Пахомова обнаружит мое отсутствие в автобусе, поднимется в номер, посмотрит на мою батарею… Она же профессионал, Паша, она такие вещи понимает с ходу. Мне достаточно будет прошептать сухими, горячечными губами: «Воды…» Это будет куда убедительнее самых продуманных диагнозов.
Пафнутьев помолчал, зачем-то поднял подушку, понюхал ее, положил на место. Подошел к окну, подергал веревку безвольно обвисших жалюзи, вернулся на свое место.
– Ты это… Осторожней. Пияшев здесь свой человек. Возможны неожиданности с обслугой.
– Нет здесь никакой обслуги. Приходят посторонние тетки и убирают. Раз в три дня. А мы только сегодня заехали. В вестибюле пол протрут – и вся уборка. Через три дня обойдут номера, сменят полотенца. Не балуют они своих девочек, не балуют. Кстати, на озере, куда вас завтра повезут наслаждаться видами, у них постоянная клиентура. Поэтому вечером автобус вернется почти пустой. Ты сегодня с Аркашей кьянти пил? Вот и захватите с собой по бутылке на брата, в дороге пригодится… И еще… Не исключено, что и Света там, на берегу озера.
– Как узнал?
– Девочка моя сказала. Мы с ней дружим. Спокойной ночи, Паша. – Худолей поднялся. – Я все сказал. Надо выспаться, завтра большой день.
Пафнутьев молча пожал Худолею руку, проводил до двери, похлопал по плечу, подмигнул, когда Худолей уже был в коридоре. После этого тщательно запер дверь, с трудом повернув ключ на два оборота, приставил стул к двери на балкон, чтобы защититься от кухонных запахов, выключил свет, разделся и рухнул в кровать.
Утром все получилось точно так, как предсказал Худолей. После скудного завтрака, так называемого европейского, состоящего из булочки и чашечки кофе, если, конечно, этот наперсток можно назвать чашечкой, а бурду из соседней забегаловки – кофием, так вот после завтрака, когда вся группа расселась в автобусе и выяснилось, что одного туриста не хватает, Пахомова сама отправилась в его номер.