Итальянский след
Шрифт:
Едва войдя, едва взглянув на беспомощно распластанное тощее тело Худолея, она все поняла, она сразу понимала такие вещи, поскольку прошла через подобные испытания многократно. На полу у ножки кровати стояли три бутылки виски, одна была пуста.
– Так, – сказала она, поднимая бутылку. – Семьсот пятьдесят граммов… Сколько вас было?
Не в силах произнести ни слова, Худолей, с трудом оторвав руку от простыни, показал два пальца.
– Крутовато. Было еще что-нибудь?
– Кьянти… – просипел Худолей.
– Но это же безграмотно! – Пахомова наклонилась
– Кабы знать…
– Чаще надо за рубеж ездить, – назидательно сказала Пахомова. – Естественно, с фирмой «Роксана», – рассмеялась она неожиданно прозвучавшей рекламе. – На озеро поедешь?
Только страдальческая гримаса Худолея была ей ответом.
– Хорошо, оставайся. Из гостиницы никуда. Никаких похмелок. Понял? Никаких похмелок. Иначе умрешь.
– Рад бы…
– Ха! Размечтался! Еще помучаешься денек-другой. Ну, пока, мужик, держись! – Пахомова потрясла в воздухе женским своим кулачком. – Вернемся вечером.
Худолей тоже хотел было приветственно поднять кулак, но рука его лишь слабо шевельнулась, не в силах оторваться от одеяла.
– Да, а второй? В таком же состоянии?
– Он кьянти не пил, – прошептал Худолей, и в глазах его сверкнула отчаянная надежда – может быть, посетительница чем-то поможет ему или хотя бы утешит.
– Делай выводы, мужик! – рассмеялась Пахомова и вышла, притворив за собой дверь. Она прекрасно понимала Худолея и даже искренне жалела, зная, что такое перепить виски да еще залакировать кьянти.
Гостиница опустела, и сколько ни вслушивался Худолей, он не мог уловить ни единого звука. Седовато-кудрявый хозяин и его приземистая визгливая жена, которые подавали кофе, убирали в номерах, подметали в коридорах и приносили закуски из соседних забегаловок, так вот эта пара тоже вскоре ушла из гостиницы, покинув сыровато-знобящее помещение. Единственно, что услышал Худолей, это шум мощного мотора – автобус отъезжал от гостиницы.
Но Худолей не торопился вскакивать, продолжая лежать в той же позе, с тем же страдальческим выражением лица. Если кто-то сверххитрый и сверхковарный, прокравшись в одних носках по коридору, неожиданно распахнет дверь… Да, он увидит точно ту же картину, которую видела Пахомова: несчастный, обессилевший от непривычного напитка турист… Худолею нравилось притворяться, нравилось даже перед самим собой изображать существо совершенно ни к чему не пригодное. Он так глубоко вошел в роль, так ею увлекся, что, механически подняв было руку, тут же снова уронил ее на кровать.
И улыбнулся, горделиво поняв, что и подобные высоты притворства или, лучше сказать, взлеты актерского мастерства ему доступны и подвластны.
Но тут же насторожился – в коридоре послышались звуки шагов. Кто-то тяжело и неторопливо прошагал мимо двери. Шаги затихли, потом послышались снова, уже в обратном направлении. Видимо, кто-то решил зайти в свой номер, но потом спустился по лестнице на первый этаж. Худолей осторожно поднялся, подошел
Коридор заканчивался окном, из которого был виден главный вход в гостиницу. Прокравшись к этому окну, Худолей выглянул на улицу.
И внизу он увидел Сысцова.
Значит, тоже решил остаться. Это понятно, он уже побывал на озерах не один раз и делать ему там было нечего. Сысцов некоторое время постоял в раздумье на перекрестке и двинулся по переулку в глубь городка. Видимо, решил прогуляться.
«Так, – сказал себе Худолей. – Сысцов вышел в город. Аласио он знает по прошлым приездам. Что значит выйти в город после булочки и чашечки того, что Пахомова назвала кофе? Сысцов наверняка решит позавтракать, скорее всего, с кьянти ему тоже нужно похмелиться. Потом он свернет к набережной, посидит на скамейке, полюбуется морем и только после этого может вернуться в гостиницу».
– Значит, у меня есть полный час, – вслух проговорил Худолей и, быстро одевшись, вышел из номера.
В том, что гостиница не была заселена и на треть, были свои достоинства. Дело в том, что рядом почти с каждым заселенным номером был пустующий – то с сантехникой непорядок, то отсутствовала раковина, унитаз, в некоторых не было даже кроватей. Рядом с пияшевским номером располагался пустой, это Худолей заприметил еще накануне. Когда группа разбрелась по городу, он не поленился обойти, осмотреть всю гостиницу. Балкон у номера Пияшева и соседнего, пустующего, был один, общий. Не было даже перегородки. Беззаботная и законопослушная Европа уделяла не слишком большое внимание безопасности своих гостиниц, не слишком. А «Верона» к тому же была еще и мертва, единственно, кто в ней останавливался, это клиенты «Роксаны».
Начисто позабыв о своих недомоганиях, Худолей спустился на первый этаж и осмотрел все помещения. Кухня была пуста, столовая пуста, а бар не просто пуст, а вопиюще пуст – на всех многочисленных полках, которые должны были украшать сверкающие бутылки, стояли лишь две запыленные поллитровки.
Но живого человека Худолей все-таки обнаружил – рядом с кухней, в посудомоечной, жена хозяина мыла чашки и блюдца.
Подняться наверх ей будет тяжело – слишком тучна.
Худолей бросил взгляд на доску с ключами – ключ от пияшевского тридцать второго номера был на месте. Не колеблясь, не теряя ни секунды, Худолей проскользнул за стойку, взял ключ, вернул дверь в исходное положение и бесшумно взлетел на третий этаж.
Остановился, прислушался.
Ни звука не услышал, кроме биения собственного сердца.
И тогда он осторожно вставил ключ в замочную скважину, повернул, тихонько толкнул дверь, а едва она открылась, тут же протиснулся в номер.
Постоял некоторое время, вставил ключ в замок уже изнутри и заперся.
– Так, – сказал он вслух. – Час у меня есть, это точно. Пока толстуха помоет все чашки, блюдца, ложечки и вилочки, протрет их, разнесет по ящичкам, расставит по полочкам, отдохнет, вспомнит бурную молодость, всплакнет, подождет, пока просохнут глаза, только тогда, только тогда взбредет ей в голову пройтись по гостинице.