Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
К речке подъехал объезжий голова, гаркнул сердито:
— Подымайся, старик. Аль оглох!
Герасим просяще молвил:
— Уж ты прости меня, батюшка. Силушки нет, дозволь денька два отлежаться. В ногах ослаб, грудь разломило.
— Будя врать, козел паршивый. А ну, поднимайся! — прокричал Кирьяк и хлестнул старика нагайкой.
Болотников шагнул к обидчику.
— Пошто старого бьешь? Хворый он, вот-вот ноги протянет.
Кирьяк сошел с коня, недобро усмехнулся и больно полоснул Иванку нагайкой.
Болотников вспыхнул, гневно сверкнул глазами, подступил к Кирьяку,
Работные люди, проходившие мимо, остановились. Один из них зло высказал:
— Дорофей — зверь лютый. Десятки мужиков насмерть забил. Совсем утопить бы его, братцы. У-у, ирод!
К речке начали сбегаться земские ярыжки. Объезжий голова по самую грудь завяз в тине. С налитыми кровью глазами выбрался на берег и в бешеной злобе двинулся на дерзкого парня, вытянув из ножен саблю.
«Сам пропал и мирское дело загубил», — с горечью подумал Болотников.
Глава 3
В деревеньке убогой
Уезжая в Москву, князь Андрей Андреевич имел с приказчиком тайную беседу.
— В монастырь настоятелю дарохранительницу отвези да крест напрестольный. Пусть молебен отслужит по сестрице. А по пути к соседу загляни. У Митрия Капусты мужички разбредаются. Дворянишку худородного обласкай, напои, а крестьян в вотчину перемани. Выдай им по два рубля, подрядные грамоты состряпай. Сам знаешь — не впервой.
— Нелегко будет, батюшка, царев указ рушить. Неровен час — прознают в Поместном приказе [60] , тогда быть беде, — покашливая в бороденку, произнес Калистрат.
— То моя забота. Делай, что велено. Радение твое не забуду…
…Ранним утром, прихватив с собой Мокея и трех челядинцев с самопалами, Калистрат выехал в Подушкино. Всю дорогу молчал, раздумывал, как сподручней подойти к дворянину-соседу. Князю-то легко указывать. Митрий Капуста — человек крутой, своевольный да бражный. При покойном государе Иване Васильевиче в опричниках [61] служил, боярские вотчины рушил. Попади ему под горячую руку — по голове, словно разбойник, кистенем шмякнет — и прощай белый свет. А нонче, сказывают, Капуста не в себе: поместьишко захирело, а сам в запой ударился.
60
Поместный приказ — ведавший делами служилого землевладения.
61
Опричнина — система правительственных мероприятий, осуществленных Иваном IV в 1565–1572 гг. и направленных на разгром княжеско-боярской оппозиции.
Подушкино — верстах в семи от княжьей вотчины. Убогая деревенька в двадцать дворов. С давних пор осели здесь старожильцы да новопорядчики — крестьяне подмосковные.
Проезжая полями, не тронутыми сохой и заросшими травой, Калистрат сокрушенно качал головой:
— Запустела нива у Митрия. Един бурьян
Въехали в деревеньку. Тихо, уныло. Покосившиеся курные избенки под соломенной крышей, ветхая деревянная церквушка.
Неказист и сам терем дворянский: изба с повалушей на подклете.
На крыльце сидел большеголовый лохматый мужик босиком, в простой кумачовой рубахе.
— Дома ли господин? — спросил приказчик.
— Аль не зришь, дурень, — позевывая, ответил мужик.
Калистрат поспешно сошел с коня, поясно поклонился.
— Прости, батюшка. Не признал сослепу. Здоров ли, Митрий Флегонтыч?
Лицо Капусты помятое, глаза мутные, осоловелые. Изрек хрипло:
— Чего тебе, христов человек?
— Не дозволишь ли в дом войти, Митрий Флегонтыч?
— Ступай мимо, — лениво отмахнулся Капуста.
— Ну, да бог с тобой, батюшка. Поедем, однако, ребятушки, неволить грех. Токмо и попросились к тебе за малым. Потрапезовать надумали с православными да чарочкой винца рот промочить. Винцо-то у меня зело доброе… Прощевай, сердешный, — лукаво блеснув глазами, промолвил Калистрат.
Капуста, прослышав о вине, мигом ожил и с крыльца поднялся.
— Погодь, погодь, христов человек. Добрый я седни. Айда в терем.
Приказчик подмигнул челядинцам. Те отвязали от лошадей поклажу со снедью и вином, внесли в хоромы.
«То-то мне терем, хе-хе. Как на полях голо, так и в избе», — с ехидцей подумал Калистрат.
Дубовый стол, широкие лавки вдоль стен, изразцовая печь, киот с тускло мерцающей лампадой да два поставца с немудрящей посудой — вот и вся утварь.
Внутри избы полумрак. Небольшие оконца, затянутые слюдой, едва пропускали дневной свет в горницу, скудно освещая бревенчатые стены, по которым ползали большие черные тараканы.
— Фетинья-я! — рявкнул густым басом Митрий Флегонтыч.
Из сеней в горницу вошла неприметная сухонькая старушонка в ветхом летнике и в темном платке. Низко поклонилась гостям.
— Чего седни в печи, старая?
— Горох тертый, кисель овсяный да горшок молока, батюшка. А ушицу язевую да шти еще вчера приели, — вздохнув, вымолвила стряпуха.
— Да ты не утруждай себя, Митрий Флегонтыч. Угодили мы к тебе в неурочный час. Сделай милость, откушай с нами, чарочку испей.
— Присяду, пожалуй, — согласно мотнул бородой Капуста, поглядывая на сулею с вином. — Откуда имя моё ведомо?
— Сосед ты наш, батюшка, а мы — князя Андрея Андреевича Телятевского людишки. В монастырь пробираемся. Пожаловал князь монастырю на день Феодосии дарохранительницу да крест напрестольный. Туда и спешим с божьим именем.
— Аль греха много у Андрея Андреевича? — опрокинув чарку, усмехнулся Митрий Флегонтыч.
— Упаси бог, сердешный. Наш князь живет с благочестием, а лишняя молитва не помешает, — деловито отвечал Калистрат, подливая Капусте вина.
— Сам-то чего плохо пьешь? Говеешь, что ли?
— Немощь одолела, Митрий Флегонтыч. Как лишнее выпью — животом слабну.
— Не хули винцо, христов человек. Пей досуха, чтоб не болело брюхо. Курица и вся две денежки, да и та пьет. Я еще, пожалуй, чарочку осушу.