Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
Пантя шагнул следом.
— Не бойся… Брат гостинец прислал, — сказал он.
Агаша стояла спиной к столу, опираясь руками на столешницу, и смотрела исподлобья чуть-чуть испуганными и радостными глазами.
— Не бойся, — повторил зачем-то Пантя и взял ее за руку. — Яков зайти велел. Здравствуй, Агаша…
У нее вспотели ладони.
— Чолэм… — ответила она, еще сильнее покраснев.
— Не ждала?
— Ждала.
— Я о тебе думал. А ты?
— И я…
— Эх ты, пичуга!.. Чего же ты испугалась?
Пантя присел на скамью, усмехнулся,
— Яков это просил отдать. Он опять на Ухту двинулся, не скоро придет. Велел помочь тут тебе, в чем нужда. И поцеловать велел…
Агаша метнулась за стол.
— Плохой ты! Кто об этом так говорит? — И заплакала.
Пантя подошел, погладил дрогнувшей жесткой ладонью белесый пробор на ее голове, мягко взял за плечи.
— Эх, досада моя! О чем плачешь-то? Ведь знаешь — не обижу, знаешь, что ты дороже всего на свете мне… Ну? Вытри слезу.
Мокрые глаза улыбнулись благодарно и лучисто.
— Не бойся… — прошептал он и вдруг, притянув ее к себе, поцеловал жадно и неумело в пухлый уголок рта.
— Подожди… Подожди… — упрашивала Агаша, а сама вся тянулась к нему, точно гибкая лозинка под ветром.
…Вечером Пантя пришел в волостное правление. Становой Полупанов, примчавшийся из Усть-Сысольска для расследования побега, обругал на все лады хозяина квартиры за случившийся недосмотр и, взяв с него подписку о невыезде, до времени отпустил домой.
На восьмой день Яков достиг переволока. Приток промышленников на Ухту почти прекратился, и тутошние жители стали сговорчивее, перетянули лодку за два рубля.
На Ухте глухо, безлюдно.
Яков не понимал причин, которые побуждали людей идти скопом на Ухту, тратить бешеные деньги, а потом бросать все — пропади пропадом! Он не понимал этого, да и не хотел понимать. То были богатые чудаки, они могли сорить деньгами как хотели. Он думал о другом — о судьбе бездомных работяг, каким он был сам. Ведь богатеи, что вершили дела на Ухте и в прочих углах земли русской, вовлекали в опасную игру и тех, кто верил в копеечный заработок на новом деле и, значит, рисковал собственной головой. Этим людям было не до шуток, они искали верного дела, и они же терпели главные убытки… Казалось, сам дьявол затеял на земле эту недостойную игру, в которой не было победителей. Те, кто искал горный деготь, — не нашли его. Земству понадобилась прямая дорога в медвежий край — дорога застряла на полпути. Работный люд шел сюда зашибить на зиму деньжат — ушел по домам без копейки…
Теперь у Якова оставалась одна надежда — на Гарина. Этот человек был зол на жизнь, он не собирался отступать. Ему хоть и с опаской, но можно было верить…
Яков пристал к берегу у Сидоровской избы рано утром.
Странное запустение царило на бывшей стоянке. Кабачок Чудова с выбитыми оконцами и распахнутой дверью живо напомнил Якову сутолоку голодных лесорубов у тяжелого замка, которая уже тогда обещала близкую развязку. В деле, как видно, участвовали топоры — дверь держалась на одной петле.
Пока
Попов властно огляделся, заметил одинокую фигуру Якова и зачем-то погрозил пальцем:
— Нюхаешь? Ищешь, что плохо лежит? Все, сволочи, разнесли в пух, не дождались тебя!..
Яков стиснул зубы от неожиданной и страшной обиды. Попов, уроженец Ижмы, хорошо знал, что воров-коми на свете нет. Он знал это, но слепая ненависть к людям и жажда власти были сильнее его.
— Мне тут ничего не надо! — крикнул Яков.
Урядник не слышал. Он остервенело бил сапогом в двери
Сидоровской избы.
— Открывай! Открывай, так твою!.. — бесновался он и употреблял самые тяжеловесные ругательства.
Яков присел на пень и стал ждать, что из этого получится. Излишним любопытством он не страдал, но ему сейчас просто некуда было уйти.
Дверь открылась, и на пороге выросла длинная иссохшая фигура в грязном нательном белье.
Господин Альбертини босиком, с нечесаной головой гордо загородил собой вход.
— В чем дело? — с подчеркнутым пренебрежением спросил он.
— Э-э, дохлая рыба! — мыкнул урядник и без труда, легким движением плеча, втолкнул хозяина в избу. — Хватит барина корчить!
В следующую минуту Попов высунулся из двери и зашарил глазами вокруг.
— Эй ты, иди сюда!
Яков приблизился.
— Входи. Понятым будешь…
— Чем могу служить? — неустрашимо спросил Альбертини и, накинув на плечи какую-то рвань, отдаленно напоминавшую штатский мундир, присел к столу.
— Всем, чем потребуется! — отрезал Попов. — Приказано произвести опись имущества по иску. Засиделись вы тут без толку.
Яков присел у двери. В избе было неопрятно и сыро. Не иначе — хозяин доживал последние дни. Да и описывать тут было нечего.
Между тем урядник разложил на грязном столе бумагу и подтолкнул к табурету сопровождавшего мужика:
— Пиши!
Альбертини откинулся к стене и дико захохотал. Глаза его закатились под лоб, кадык судорожно дрожал.
— Что… что же вы будете описывать? — захлебываясь, спросил Альбертини. — Разве это? — он шевельнул плечом и швырнул на стол свой драный мундир. — Нате! Ешьте…
— Но-но! Погуляй у меня! — пристукнул кулаком Попов. — Опишем все, включая машины и буровую установку.
— Машины?!
Альбертини ощерился и стал медленно бледнеть.
— Машины? Но это же не мое, это компании!
И тут свершилось неожиданное. Он сунул свою костлявую руку куда-то под стол, прыгнул в угол и наставил на урядника револьвер.
— П-попробуй!..
Неизвестно, ожидал ли Попов этой выходки или просто давно набил руку в подобных делах, но через минуту Альбертини с разбитыми зубами валялся на полу, а мужичок старательно связывал ему руки.