Иван-да-Марья
Шрифт:
– Ну и спасибо тебе, милая, - улыбнулась Степановна, - небось, найдет. А ты бы, девонька, помогла мне покамест. Старая я уже, да и устала с утра-то...
Ну, согласиться Марья, конечно, согласилась, а только никакая работа у нее не спорилась. Взялась полы в избе мести - такую пылюку подняла, что сама расчихалась. Села овощей к ужину почистить - все пальцы себе ножом изрезала. Пошла гусей кормить - так те ее чуть до смерти не защипали...
– Экая ж ты неумеха, - вздыхала Авдотья Степановна.
– Ну вот прямо как сыночек мой младшенький. Его ж за то сызмальства
– Матушка Авдотья Степановна, да я ж научусь!
– всхлипывала царевна, а про себя думала: нипочем мне этой науки не освоить... А еще думала: это какой же такой, интересно, Иванушка-Дурачок, когда он герой великий?
К вечеру, замаявшись, Марья снова заснула до возвращения Ивана с Василием, а назавтра все в точности повторилось. Проснулась царевна к полудню, а Степановна уж все дела по дому переделала. Вызвалась Марья сама на сей раз обед Иванушке снести, взяла корзинку и свой сундучок и на дальний луг отправилась. По дороге еще во второе свое красивое платье переоделась - то, что золотой нитью шитое - и явилась к пастуху красавицей-царевной.
– Здравствуй, Ваня!
– А-а, привет-привет! О чем сегодня расскажешь, о сон моего разума?
– Хммм, ты меня уж лучше прекрасным виденьем называй.
– Ну какая разница? Все равно сплю.
– Ну и спи себе.
– Присела царевна на траве возле Иванушки, голову его на колени себе положила.
– Ничего я тебе рассказывать не стану. Лучше уж ты мне расскажи.
– Что ж тебе рассказать такого?
– А вот почему ты, к примеру, воин великий, коров тут пасешь? А еще я в деревне слыхала, будто тебя тут отродясь не Иваном-героем величали, а Иванушкой-Дурачком. Это как же так выходит?
– Да очень просто. Потому что не воин я никакой, и уж не герой-то тем более.
– Да ведь меня-то ты спас? И против разбойника сдюжил...
– Эх, царевна! А еще из подсознания. Я ж и не спасал тебя вовсе! То есть не тебя я вовсе спасал, а брата свово - балбеса непутевого...
– Как так?
– озадачилась Марья. Глядь, а Иванушка уже снова спит сладким сном. Стала она его трясти и тормошить, а только у Вани-богатыря и сон был крепкий - не добудишься. Ушла царевна в досаде. "Ах, негодяй, - думает, - я тебе покажу, как дрыхнуть! А мне теперь что - от любопытства лопнуть? Ну, ничего, ты у меня еще все расскажешь..."
И на третий день отправилась Марья к Иванушке на дальний луг.
Так уж вышло, что как раз в этот день и в этот же час одна из девок деревенских - охотниц за женихами - решила пастушка навестить. Вот идет девица и видит, что прямо перед ней в ту же сторону спешит приживалка Авдотьина в ослиной шкуре. Не захотела девка юродивой показываться, пошла следом незаметно. И видит: зашла безумица оборванная за дерево... а вышла из-за него красавица в дивном платье. Ни дать ни взять - царевна али княжна какая. А может, и вовсе фея. Колдовство!
– решила девка и опрометью наутек кинулась.
А царевна, нарядившись в третье из своих бальных платьев - то, что бриллиантовыми звездами вышито, - явилась снова к Иванушке. Встала
– Н-ну?
– спрашивает так грозно.
– Ну чего - ну?
– зевнул Ваня, открывая один глаз.
– Хоть бы поздоровалась.
– Здоров будь, - не очень-то приветливо буркнула Марья.
– Рассказывай давай.
– Между прочим, это ты мне снишься, а не я тебе. Чего это ты в моем сне раскомандовалась?
– А того! Что я, в тебя, может, влюбилась за то, что ты меня спас! А ты и не спасал, оказывается, вовсе! Рассказывай, говорю!
– Дура ты, Марусь. Хоть и царевна. Да разве этак влюбляются - за то, что спас? За что-нибудь влюбиться никак нельзя. И если ты, Мань, в меня влюбилась - так это не потому что я тебя спасал или не спасал, а просто так - потому что влюбилась.
– А ну не увиливай!
– топнула ногой царевна.
– Выкладывай уж давай все.
– Ну чего кричать-то? Щас расскажу...
И рассказал Иванушка царевне все как было. Осерчала Марья не на шутку.
– Я, - говорит, - думала, ты герой великий! Думала, ты жизней свой за меня рисковал! Я-то, дура, все ноги истоптала, пока тебя нашла! В чистом поле ночевала, хлеб черствый ела! В шкуре ослиной ходила! А ты... ты... дурак ты, - прошептала наконец царевна, расплакалась и прочь убежала.
А девка та, что Марьино превращение чудесное видела, тем временем в деревню воротилась и прямиком к Степановне кинулась.
– Авдотья Степанна! Авдотья Степанна! Че расскажу-то! Нищенка-то ваша...
– Та погоди ты, - замахала руками Степановна.
– Отдышись попервой, да спокойно и расскажешь, чего там у тебя.
– Ну Авдотья же Степанна! Приживалка ваша, говорю... Ослиная Шкура...
Словом, рассказала девка, как дело было, да еще от себя кой-чего присочинила. Вдова ей, конечно, не поверила попервоначалу, да та ее за собой потянула - мол, место-то я приметила, где колдунья обличье уродливое с себя скинула, сами увидите...
Подошли они на то место - глядь, и впрямь лежат под деревом лохмотья да шкура ослиная.
– Видать, - говорит Степановна, - заколдованная она у нас. А давай-ка мы эту шкуру возьмем сейчас и спалим. Поглядим, что будет.
Взяла она ослиную шкуру, принесла в дом, да в печку кинула.
А тут в избу и Марья прибежала. Глянула на Степановну безумными глазами, вокруг осмотрелась...
– Прощайте, - говорит, - матушка Авдотья Степановна. Не увидеться нам с вами боле, - сказала так и прочь кинулась.
– Ну вот, - вздохнула вдова, - какая-то нам вконец заколдованная царевна попалась.
Тут и Иванушка подоспел.
– Где, - говорит, - Марья-Царевна?
– Нетуть, - отвечала Степановна, промакивая глаза платочком.
– Заклятье на ней, видать, страшное.
– Какое еще заклятье?
– удивился Ваня.
– Ну какие заклятья бывают? Знамо дело, какие. Чтоб, например, шкуру ослиную носить, покамест прынц какой прекрасный не полюбит. А я-то, дура старая, шкуру ту сожгла. Ну чего ей, бедолашной, оставалось? Горлинкой поди обернулась и улетела.