Иван Савич Поджабрин
Шрифт:
Однажды он сидел у баронессы один.
– Послушайте, - сказала она тем же небрежным тоном, каким говорила в первом свидании, - дайте мне две тысячи рублей, я вам возвращу дня через три.
Иван Савич смутился. Ему совестно было признаться, что у него нет дома такой суммы.
– Я получу пять тысяч не прежде, как недели через три, - сказал он, а теперь... у меня... нет... дома.
– Верно, вы можете у кого-нибудь занять...
– продолжала баронесса, мне надо завтра утром эту сумму. Если б можно было ждать до вечера, я взяла бы у графа Судкова. Но, зная вашу любезность, я обращаюсь к вам.
–
– Подите... подите... я вас не держу. Если достанете сегодня, будем вместе ужинать.
Иван Савич занял у приятеля на честное слово и привез. Его поблагодарили продолжительным нежным пожатием руки и влажным взглядом... Между тем срок платежа пришел и прошел, но денег не отдавали. Иван Савич стал беспокоиться, но напомнить не смел. Ему прислали деньги от родных, и он заплатил долг.
Один раз он хотел было напомнить, и, только заикнулся, ему зажали рот хорошенькой ручкой. Он нежно поцеловал ее и затрепетал от радости.
Раз вечером он был в театре. По возвращении домой Авдей сказал ему, что Маша два раза приходила с запиской от баронессы. Явилась сама Маша. Она подала маленькую записочку и стала у дверей. Баронесса звала его ужинать, говоря, что у нее собрались граф Лужин, князь Поскокин, еще секретарь иностранного посольства, ее сестра и две приятельницы.
– Авдей! бриться! мыться! одеваться! скорей приготовь фрак да синий бархатный жилет с золотыми узорами!
– закричал Иван Савич.
– Вы пойдете?
– робко спросила Маша.
– Разумеется, а что?
– Не ходите, - сказала она печально.
– Это что за новости? Отчего так?
– Мне что-то сердце недоброе вещает. Вы там что-нибудь... вы оставите меня.
– Какие пустяки! Авдей, одеваться!
– Я без вас жить не могу...
– сказала встревоженная Маша, взяв его за руку, - не ходите!
– А я без тебя могу!
– сердито закричал Иван Савич, отдернув свою руку.
– Вот еще!
– Я вас так люблю...
– сказала она робко, почти шепотом.
– Это очень глупо - любить!
– говорил Иван Савич, намазывая голову помадой.
– Что ж мне делать, я не виновата!
– И я не виноват, что не люблю тебя.
– Что вы обижаете девчонку-то?
– сказал Авдей, - ведь и она человек: любит тоже.
– Любит!
– сказал еще сердитее Иван Савич, завязывая платком бакенбарды.
– Всякая тварь туда же лезет любить! Как она смеет любить? Вот я барыне скажу. Зачем она любит?
– Не могу знать!
– отвечал Авдей.
Иван Савич оделся и ушел. Маша села на кресла и долго смотрела кругом, потом горько заплакала.
Авдей вынул зелененькую четырехугольную бутылочку в плетенке, подошел к свечке, налил рюмку и поглядел на свет.
– Эти господа думают, что у них у одних только есть сердце, - сказал он, отпивая из рюмки, - по той причине, что они пьют ликёру! А что в ней? дрянь, ей-богу, дрянь! и горько и сладко; тем только и хорошо, что скоро разбирает! Не хочешь ли маленько испить? авось пройдет!
Маша потрясла головой.
– Напрасно!
– сказал Авдей, выпив всю рюмку и подошедши к ней.
– Полно тебе, глупенькая: есть о чем плакать! разве не видишь, какой он пустоголовый? Вишь ведь
Он жесткой рукой отер ей слезы и погладил по голове.
– Ну Бог с ним!
– сказала уныло Маша и задумчиво побрела домой.
Маленькая столовая баронессы была ярко освещена огромным канделябром. Там был буфет красного дерева, горка с фарфором и хрусталем, раздвижной стол и больше ничего. Когда Иван Савич подходил к дверям, из столовой слышались пение, крик, смех; говорило несколько голосов. Вдруг человек поспешно пронес мимо его бутылки. "Эге! да здесь никак кутят!
– подумал Иван Савич, - а говорят, знатные не кутят!" Он отворил двери и остановился. За столом, прямо против дверей, сидела сама баронесса. Она была удивительно хороша. Глаза блистали огнем, какого он не замечал прежде, румянец пылал ярче, на губах блуждала улыбка и, казалось, обещала долго блуждать. Шея и плечи были обнажены, грудь сильно поднималась и опускалась. Лицо, костюм, движения, громкий, одушевленный разговор - всё показывало, что она была достойною председательницею пира. Подле баронессы был пустой стул. Далее сидела ее сестра. Подле нее, облокотясь рукой на спинку ее стула, почти лежал граф Лужин с бокалом в руке. Он ей говорил что-то тихонько. Она хохотала... Напротив их, отворотясь к столу боком, сидел князь Поскокин, высокий мужчина с черными бакенбардами. По левую ее сторону секретарь посольства что-то живо бормотал другой приятельнице баронессы, интересно бледной и задумчивой женщине.
– А!
– сказала баронесса, увидев Ивана Савича.
– Где вы пропадаете? мы не хотели садиться без вас за стол; да вот князь уверил, что вы уж не будете...
– Виноват!
– примолвил князь.
– Я знал, что мы просидим долго и что вы во всяком случае подоспеете.
– Помилуйте, ваше сиятельство, ничего!
– отвечал Иван Савич, раскланиваясь почтительно на все стороны.
– Садитесь скорее, полноте раскланиваться!
– нетерпеливо закричала баронесса.
– Я вам берегла место подле себя. Целуйте же ручку! да будьте живее. Ах, Боже мой! вы ни на что не похожи. Будьте как дома, без церемонии.
– Я и так...
– сказал Иван Савич и, не кончив фразы, сел на стул.
– Messieurs, - сказала баронесса гостям, - рекомендую вам monsieur Поджабрина, отличного молодого человека.
– Очень рад!
– сказал князь, не поворачивая головы.
Граф молча кивнул ему и шепнул что-то на ухо своей соседке. Та захохотала, а Иван Савич покраснел. Дипломат, открыв немного рот, смотрел с любопытством, как Иван Савич кланялся, говорил и как сел.
– Где же ваше вино? Monsieur... monsieur...
– сказал граф.
– Меня зовут Иван Савич. Про какое вино, ваше сиятельство, изволите спрашивать?
– Нет, не нужно!
– перебила баронесса.
– Эти господа, - сказала она Ивану Савичу, - сделали мне своим посещением приятный сюрприз, и всякий привез свое вино. Они думали, что и вы знаете...
– Позвольте-с... я сейчас...
– сказал Иван Савич и с салфеткой побежал в переднюю, чтобы послать за вином.
– Ваше здоровье, милая Амалия!
– закричал через стол князь и выпил бокал.
– Меrci, - отвечала соседка графа.
– И я пью ваше.