Иван Сусанин
Шрифт:
Все казенные избы были деревянными, стояли на подклетях, и Иванка еще не ведал об их предназначении.
Особое место в Ростове занимала Съезжая изба, куда приезжал воевода и «сидел за государевыми делами».
Хоромы же воеводы находились восточнее Вечевой площади, в полуверсте от Торга [110] .
За Съезжей избой стояли две тюрьмы: Опальная — для «государевых злодеев» и Губная изба, где судили уголовные дела выборные из дворян — «губные старосты».
110
На месте бывшего пожарного депо.
Славился
Земский староста Демьян Курепа, дородный мужичина, заросший каштановой бородой, явился к правежному столбу с Хотяйкой. Тот указал на Иванку.
— Вот сей человек, Демьян Фролович, норовит Пятуню выкупить.
Курепа, как и ярыжка, был удивлен срядой [111] лапотного мужика, однако спросил:
111
Сряда — старинное название одежды.
— Сродником будешь?
— Впервой вижу, староста.
— Тогда на кой ляд выкупаешь?
— Жаль стало.
Курепа пожал плечами.
— Доставай полтину.
— Допрежь прикажи мужика освободить.
Курепа кивнул ярыжке, и тот отвязал Пятуню от столба. Мужик не мог подняться с колен. Кат Фомка ухватил тестя за ворот сермяги и рывком поднял на ноги.
— Гуляй, тестюшка, хе!
Староста проверил на язык серебро и подозрительными глазами впился в Иванку.
— Из кой деревеньки притащился?
Иванка помышлял, было, наречь свое село, но вовремя спохватился: человек он беглый, а вдруг земский староста сыск учинит, и тогда беды не миновать. Почему-то ухватился за название села, кое он услышал в рыбном ряду.
— Из Угожей.
— Т-эк, — протянул Курепа и завертел головой. Многих мужиков из Угожей он ведал в лицо. Увидел одного неподалеку, поманил мясистым пальцем к себе.
— Калачей закупил? — и указал рукой на Иванку. — Угостил бы соседа. Оголодал, чу, прытко.
Хитер был Курепа!
— Какого еще соседа? В глаза не видывал.
— Как это не видывал, мил человек? В Угожах живешь и сосельника не знаешь. Угости, не будь скаредой.
— У меня, чай, Демьян Фролович, буркалы не в гузне таращатся. С какого рожна я буду чужака калачом потчевать? У самого семеро по лавкам.
— Т-эк, — вновь протянул Курепа, но теперь уже глаза его стали едкими. — Облыжник [112] ! Уж, не из воровских ли людей?
— Побойся Бога, староста.
А Курепа запустил пятерню в бороду. Не чисто дело! Седмицу назад разбойный люд торговый обоз обокрал, что шел лесной дорогой на Москву. Пятуня же в лесах бортничеством промышляет. Не знается ли он с лихими? Вот и этот, неведомо откуда пришедший детина, не случайно бортника выкупил. Темное дело!
112
Облыжник — обманщик.
Кивнул ярыжке:
— Кличь стрельцов.
Служилых далеко искать не надо: четверо шныряли по торгу.
— Взять облыжника — и в Губную избу!
Иванка осерчал:
— Спятил, староста. Никуда не пойду!
Оттолкнул могучим плечом одного из стрельцов, и тот аж о правежный столб ударился.
— Царевых воинов бить?! — взвился Курепа. — Вяжи лиходея кушаками!
Но связать Иванку было не так-то просто: вмиг раскидал стрельцов. Те озлились, вдругорядь угрозливо набежали с бердышами [113] .
113
Бердыш —
— Зарубим, собака!
К стрельцам метнулась Настенка, клещом вцепилась за древко бердыша.
— Не трогайте моего мужа!
Тут и Сусанна подала свой голос:
— Мой сын ни в чем не повинен. Отпустите его, ради Христа!
— Разберемся, женка. Губная изба любой язык развяжет.
— А с бабами что?
— И баб в Губную. Никак, лихая семейка. Кнут — не Бог, но правду сыщет.
Глава 20
ВОЕВОДА СЕИТОВ
Молодой воевода Третьяк Федорович Сеитов был назначен в Ростов Великий Иваном Грозным из московских «городовых» дворян. Не смотря на молодость (не было и двадцати) был умен и деловит. Полагал свое назначение в град на Неро щедрым подарком царя: не каждый московский дворянин мог похвастаться воеводством, тем более таким, как Ростовским. Богатый торговый город (даже с заморскими странами торгует!), богатейшая епархия, да и само место завидное. Ни под ливонцем сидеть, ни в Диком Поле под ногайскими и крымскими ордами. Ростов Великий далек и от ляхов и от степняков.
Но дел у воеводы — невпроворот! Под его началом огромный уезд. Успевай выполнять царский наказ: дотошно смотреть за государевой казной, за порядком в уезде, упреждать воровство, убийства, грабеж, кормчество [114] , распутство, творить суд и расправу… Одним словом, ведать свой уезд «во всяких государственных и земских делах».
Еще год назад Третьяк Сеитов мог взлететь по служебной лестнице чуть ли не на самый верх. Как-то в Москве его заприметил сам царь Иван Васильевич. Оглядел со всех сторон и молвил:
114
Кормчество — тайная продажа вина и водки.
— Благолеп, зело благолеп…Завтра в опочивальню свою зову. О делах потолкуем… Малюта тебе путь укажет.
Малюта Скуратов сразу смекнул в чем дело, а вот молодой дворянин ничего не понял, хотя и воспылал небывалой радостью: сам великий государь к себе приглашает.
Малюта же (жестокий, но прозорливый палач) отнесся к поручению царя с раздражением: царь подыскивает себе нового прелюбодея, и коль юный красавец согласиться им стать — ожидай в Кремле очередного царского любимца [115] . Но того Малюте не хотелось. Достаточно и Федьки Басманова (сына боярина Алексея Басманова), кой и без того чересчур нос задирает. Но именно Федька и должен оказать помощь начальнику Сыскного приказа.
115
Многочисленные исторические документы свидетельствуют, что царь Иван Грозный имел любовников мужского пола. Одним из ни был Федор Басманов.
В тот же день Малюта встретился с Басмановым. Тот, после рассказа Малюты, сразу взбеленился:
— Не хочу того, Григорь Лукьяныч! Своими руками задушу Сеитова!
— Понимаю тебя, Федор. Но коль ты не желаешь, чтобы Третьяк стал прелюбой царя, надо действовать похитрее… Он должен явиться в почивальню государя.
— Совсем не понимаю тебя, Григорь Лукьяныч. Чего ж тут хитрого?
— Выслушай и во всем доверься мне.
Басманов выслушал и хлопнул в ладоши.
— Мудрен же ты, Григорь Лукьяныч!