Иван Сусанин
Шрифт:
— С кем идешь, Неверка?
— Зело чутко бдишь, стрельче. Молодцом! Доложу святителю. Чару тебе поднесет и новый кафтан за верную службу. Опаски не держи, то — по приказу самого владыки.
— Ну-ну, — кивнул стрелец и, пытливо оглядев двор, удалился в караульную избу.
— Найдем допрежь деда Михея.
Его нашли в одном из подвалов. На каменных стенах горели в поставцах факелы. Среди бочек, кадей и чанов суетились несколько работных людей. Духовито пахло медами.
— Гость к тебе, дед Михей! — оживленно воскликнул
— Гость, грю!
Дед сердито отмахнулся.
— Опять бражника привел. Ступай, Неверка. Не будет вам чары.
— Да не бражника к тебе привел, а нового ближнего слугу владыки, кой повелел ему оглядеть Сытенный двор и медовуши.
Михей вприщур глянул на Иванку, хмыкнул.
— Аль оберегать святителя нанялся?
— Как угадал?
— Поживешь с мое, многое умыслишь. Пойдем, коли так.
Михей повел парней по высокому, обширному подвалу, указывая на меды сыченые, красные, и белые, смородинные, ежевичные и можжевеловые, приварные и паточные, ставленые и малиновые на хмелю.
Не забыл дед Михей показать и лучшие меды — «боярский», «княжеский», «царский», да «обарный».
— Этими владыка особливо тешится. Дам и вам испить.
Парни отведали, похвалили.
— Искусен же ты, медовар, — молвил Иванка. — Как готовишь такое яство? Вот хотя бы мед обарный?
— Могу и поведать, коль владыка прислал. Вишь, что молодые работные творят? На выучку ко мне владыка поставил. Двое разводят медовые соты теплой водой и цедят через сито. Воск удаляют и сюда же в кадь хмель сыплют. Другие — варят отвар в котле.
— И долго?
— Покуда до половины не уварится… А теперь глянь на тех молодцов. Выливают отвар в медную посудину и ждут, пока не остынет… А вот то — хлеб из ржицы. Не простой хлеб. Патокой натерт да дрожжами. Кладем его в посудину. Стоять пять дён. А как начнет киснуть, тогда самая пора и в бочки сливать. Боярский же мед инако готовим. Сот берем в шесть раз боле, чем воды, и настаиваем седмицу. Опосля сливаем и подпариваем патокой. Вот те и боярский мед.
— А царский?
— Про то не поведаю. Сам готовлю, но молодцам не показываю.
— А чего ж таем-то?
— Молод ты еще, детинушка, — степенно огладил бороду Михей. — Ведай: у всякого мастера своя премудрость. Мой мед царю ставят, а нарекли его моим именем — «михейкиным» медом. Вот так-то, молодцы. А теперь ступайте, недосуг мне.
— Спасибо за мед, дед Михей, — поблагодарил Иванка и повернулся к Неверке. — А сейчас веди меня в поварню.
Глава 22
«ОТ ТРУДОВ ПРАВЕДНЫХ»
Купец взбулгачил не только свою слободу, но и весь град Ярославль. Горожане шумели на торгах и крестцах:
— Не нужны нам иноверческие кирхи!
— То
— Дозволь немчинам одну божницу поставить, и другие как грибы подымутся!
— Василий Кондак — истинный христианин. Всем городом стоять за Василия!..
Горожане настолько ополчились против немчинов, что тысячным скопищем направились к хоромам воеводы, и когда тот вышел из ворот, то услышал такой угрожающий гомон, что весь похолодел. Чернь настроена решительно, глядишь, и за орясины возьмется.
Едва уняв сонмище, воскликнул:
— Пусть кто-то один молвит!
Молвил Василий Кондак:
— Нам известно, воевода, что ты не стал супротивничать немцам, и отослал их к владыке Давыду. Владыка же повелел ставить кирху в Кондаковской слободе, вблизи православных храмов. Кощунство!
— Не в моих силах отменить повеленье владыки, Василий Прокофьич. Церковные дела вершит архиепископ.
Мышецкий норовил говорить миролюбиво, в надежде утихомирить толпу, но его слова были встречены до такой степени враждебно, что воевода перетрухнул.
«Надо бы стрельцов кликнуть», — подумал он.
В гвалте неслись разгневанные слова:
— Ты с владыкой немцам потатчик!
— Мздой утешились!
— Весь народ супротив, а ты с владыкой в одну дуду поешь!
— Бить челом государю!
— От всего града челобитную!
Долго шумело сонмище, а когда стихло, оробевший воевода, произнес:
— Я попытаюсь переубедить владыку. Соберусь в Ростов.
Но тут опять взял слово Василий Кондак:
— Покуда ты собираешься да владыку убеждаешь, немчины свою божницу поставят. Да и не веруем мы, что владыка иноверцам откажет.
— Не веруем! — грянуло сонмище.
В тот же день от «всех людей града Ярославля» была отписана великому государю Ивану Васильевичу челобитная, кою повез сам купец Василий Кондак «со многи ярославцы».
Слух докатился до архиепископа: примчал гонец от воеводы Мышецкого. Прежде всего, Давыд пришел в исступление, а когда поостыл в гневе, позвал прислужников.
— Немедля садитесь на коней и скачите по дороге в Москву. Надо перехватить ярославских нечестивцев, кои вздумали поруху моим церковным делам учинить. Купца Ваську Кондака ко мне доставьте для разговору. Затеял он не богоугодное дело, кое великому государю не по нраву будет. Скачите спешно, одвуконь!
Иванке сказал с глазу на глаз:
— На тебя особо надеюсь, сын мой. Дабы Васька Кондак не сбежал, свяжи его.
— Но в чем поруха Кондака?
— О том тебе покамест знать не надобно. Доставишь Ваську — изведаешь. И с прислужников глаз не спускай. Как бы на Васькины деньги не польстились. Купчина богатый. Поезжай с Богом, сын мой.
Иванка поехал с тяжелым сердцем. Что-то подспудно подсказывало ему, что владыка затеял дело не такое уж и «богоугодное».