Иван Сусанин
Шрифт:
— Зело рад, Полинушка, что по нраву пришлись тебе колты. Зело рад!
Робость девушки заметно улетучилась, хотя присутствие воеводы ее по-прежнему волновало.
— Надень колты, Полинушка.
— А можно?
— Чудная же ты. Они ж теперь твои. Прикинь.
Полинка просунула через голову драгоценные подвески и украдкой вздохнула: жаль, что в горнице нет зеркальца, оно имеется только в светелке. Но Третьяк тотчас восхищенно произнес:
— Чудесно, Полинушка. Теперь от тебя глаз не оторвешь! Да такой красной девицы во всей Руси не сыскать.
Лицо
А воеводе опять нестерпимо захотелось обнять девушку и поцеловать ее в уста. Но он с трудом сдержал себя. Не вспугнуть бы! Полинка хоть из простолюдинок, но цену себе знает. Пусть привыкнет к его посещением. А там, глядишь…
И Третьяк решил попрощаться:
— Пора мне, Полинушка. Может быть, я еще когда-нибудь к тебе наведаюсь. Не будешь меня пугаться?
— Теперь… теперь не буду, воевода, — ласково отозвалась Полинка.
И ее слова всего больше обрадовали Третьяка.
«Она будет моей! Будет!» — вихрем пронеслось у него в голове.
С того дня воевода дважды за неделю навещал Полинку и с каждым разом ощущал, что девушка всё больше привязывается к нему. И вот настал тот час, когда он нежно обнял свою ладушку, и та не отстранилась.
Полинка, не изведавшая первой любви, обрела ее в дальнейших встречах с воеводой. Она была счастлива. А Третьяк и вовсе потерял голову: ничего нет сладостней первой любви.
Полинка легко согласилась перейти в терем воеводы, только спросила:
— А как же Демьян Фролович? Я ж на него порядную подписала.
— С Курепой все улажено. Он в накладе не остался. Ныне у меня жить будешь, Полинушка.
— Златошвейкой?.. Я буду очень стараться, Третьяк Федорович.
С некоторых пор, привыкнув к воеводе, Полинка стала величать его по имени-отчеству.
— Почему ж златошвейкой? В жены тебя беру, Полинушка, в жены!
Девушка ушам своим не поверила. Зело полюбила она воеводу, но и в думках не держала, что ее, простолюдинку, Третьяк Федорович в жены возьмет. На Руси эдакое в диковинку. Когда это было, чтобы добрый молодец из господ в супруги себе дочь ремесленника взял? Не ведала о подобном Полинка.
— Ничего не в диковинку, Полинушка. Издревле господа на простолюдинках женились. Не простые господа, а даже великие князья. Князь Святослав Игоревич взял себе в супруги ключницу Малушу. Она принесла ему Владимира Крестителя, коего еще в народе называли Владимиром Красное Солнышко, а также князей Ярополка и Олега. А первый ростовский князь Ярослав Мудрый, кой двадцать два года правил Ростовом Великим? Ты даже представить себе не можешь. Женой его стала дочь беглого смерда. Беглого! А ты говоришь в диковинку.
Конечно, Третьяк Федорович всей правды о супруге Ярослава Мудрого не поведал. Согласно легенде, великий князь Владимир Святославич, задумав обвенчать своего сына на сестре византийского императора, приказал отравить дочь смерда. Но случившееся не вина Ярослава. Он воистину намеревался всю свою жизнь прожить с любимым человеком.
— Ключница Малуша разрешилась
— Истинно, лебедушка. Вот и ты мне доброго сына принесешь. На Троицу и свадебку сыграем. Покрова ждать не будем.
В счастье купалась Полинка.
А на Еремея запрягальника [166] прибыл в Ростов Великий пожилой боярин Пафнутий Сицкий. Шел к терему, прихрамывая, опираясь на клюку. Имя Сицкого Третьяк Федорович, конечно же, ведал. Когда Иван Грозный поделил всю Русь на опричнину и земщину, то отец Пафнутия в «избранной тысяче» не оказался и вскоре был казнен за «крамолу». Пафнутия пощадили, ибо он лихо воевал с ливонцами. Получив несколько ран, Пафнутий оказался в Москве, а когда ратные недуги его гораздо исцелились, Иван Грозный повелел ему отбыть на воеводство в Ростов Великий. Пафнутий Глебович прибыл в город на Неро со своими дьяком и тремя подьячими.
166
Еремей запрягальник — 1 мая.
В Ростове — переполох, суетня приказных людей, пересуды на всех крестцах. Каков-то будет новый воевода?!
Сеитов отнесся к приезду Сицкого двояко: он и так чувствовал себя не в своей тарелке, ведая, что многие дворяне отправлены на Ливонскую войну. Не гоже ему, молодому здоровяку, отсиживаться в далеком от войны городе. Давно приспела пора оказаться на поле брани, и он отправится в Ливонию без раздумий, отправится незамедлительно, как приказал государь.
Одно худо. Полинка! С собой ее к лютому ворогу не возьмешь. Да и на сносях она. Жаль, что не успели обвенчаться. Человек предполагает, а Бог располагает. Кто мог подумать, что уже завтра Третьяк Сеитов покинет Ростов.
Полинка повисла на груди Сеитова, а тот, утирая с лица ее горькие слезы, утешал:
— Не впадай в кручину, Полинушка. Я вернусь. Войне, чу, скоро конец. Потерпи! Я непременно к тебе вернусь. Сына береги.
Третьяк уверовал, что у него непреложно будет сын.
О Полинке поведал боярину:
— Собирались на святую Троицу в храме обвенчаться, да не успели.
Люди нового воеводы уже подсуетились: дотошно изведали о внебрачной жене Сеитова. Боярин головой покачал:
— Чудишь, Третьяк Федорыч. Мало ли девок из господ?
— Сердцу не прикажешь, Пафнутий Глебович. Жену один раз выбирают.
— Так-то оно так, Третьяк Федорыч. Но обыкновенно себе ровню берут.
— Бывает, и необыкновенно. Зело поглянулась мне Полинка.
— Ну, да Бог тебе судья.
— Великая просьба у меня к тебе, Пафнутий Глебович. Мамка Никитична в тереме живет. Добрая старушка. В мальцах меня пестовала, а ныне за Полинкой пригляд нужен. Чадо у нее будет. Ты уж не оставь их в милости своей. Я не поскуплюсь за твои щедроты.
Третьяк Федорович потянулся, было, к калите, но боярин остановил его движением руки: